Стихотворения Песчаного Лиса

Содержание.

2002
Алхимик
"Ах, донья Соль, дым без огня..."
Баллада о деве тростника
"Будто кто-то резко рванул стоп-кран..."
Вопросник. Ноябрь-декабрь.
Воровская
Восемнадцать
Вторая воровская
Второй степной сонет
"Давай сыграем любую пьесу..."
Джин-тоник
Дифирамбы
Заклинание нищего охотника перед жертвенным камнем лесного духа
Заключение
Историку
Как отец Онуфрий ходил узнавать свою судьбу
Картина мира
Колыбельная для меня
Март
Меня некому любить
На заказ
"Нет и не было яда в моих сладкозвучных речах..."
"Не чураясь символизма..."
Ноктюрн
"Она вышла на свет из ущелья..."
Первый степной сонет
Песня нищего охотника
По Горану Петровичу
Поправка-22
"Привет, Мари, как твои дела?"
Прощальная
Птичья жизнь
Серенада
Синоптик
"Сколько веков за спиною осталось..."
"Скоро завершится череда уютных дней...."
Слова
Стриж
Студенческая
"Суббота распалась..."
"Судно с рифов идёт на мель..."
"Танцевали, шутили, открыли вино..."
Т.Г.
Трамвайная
Эльза
"Это синее зеркало вод..."
"Это солнце купается в облаке..."
Ярославне
Deja
Veto

Ноктюрн

Н.С.

Ночь похожа не на картину.
Ночь - как музыка, как ноктюрн.
Этой ночью я точно сгину -
Или море ударит в спину,
Или небо прижмет к ногтю.

Лучше море, оно бесшумней.
Опрокинет волною с ног.
Невесомость - и я вишу в ней,
И, захлебываясь, визжу в ней,
Как визжал бы слепой щенок.

Или небо? Совсем не к спеху
Я в него упираюсь лбом.
То-то будет в округе смеху,
Если небо наступит сверху
Атмосферным своим столбом.

Ночь прошла. Я прекрасно слышал,
Как ноктюрн догорел к утру.
Снова тот же удел мне вышел,
Этой ночью я всё же выжил.
Значит, завтра всерьез умру.

* * *

Скоро завершится череда уютных дней,
Скоро мы откроем нараспашку большие окна
. Он уедет к черту, где текут Воньга, Чирка и Охта.
Я уеду к черту в свой затерянный Патрей.

Что же тебе делать, нас послав ко всем чертям?
Глупое занятие - всё лето тосковать о чём-то.
Я же знаю - ты запрешь квартиру и уедешь к чёрту.
Вот и оказались мы разобраны по частям.

Слава богу, нам пока не лень,
Соберемся минимум втроём.
Может быть, мы всё-таки сыграем через день.
Может быть, мы всё-таки споём.

Лето - это время нисвержения богов.
Летом наплевать и на мораль, и на Эдипов комплекс.
Если очень хочется, то можно утопить в реке компас,
Благо, что река не утечет из берегов.

Осень - это время собирания камней,
Время возвращения в асфальт, бетон, рубероид.
Мы вернемся в город, отряхнув с подошв прах героев.
Мы вернемся к нам, к тебе, к нему, ко мне.

Слава богу, нам пока не лень,
Соберемся минимум втроём.
Может быть, мы всё-таки сыграем через день.
Может быть, мы всё-таки споём.

По Горану Петровичу

Шкатулка не была пустой, в ней находилась тайна.
Пурпурный шелк ещё примят на полутемном дне.
Но то, что я её открыл, едва ли столь случайно,
Как целый день и даже год потом казалось мне.

Поверь, желание моё не чем-то было новым -
Оно от ветхости тряслось, оно старо как мир.
Оно тогда ещё взросло, под самым отчим кровом,
Который был тебе и мне со всех сторон так мил.

Для исполнения его не виделось причины -
Пустых желаний миллион рождается в уме.
-----
Но лишь оно, как Моби Дик, вспоровший мрак пучины,
Внезапно вырвалось на свет и расцвело во тьме.

Ты помнишь стол и пыль на нем?, а на столе - шкатулку?
Три пары глаз, одна рука - владельца нет пока.
Мы в тишине боялись всех шагов по переулку,
Рука коснулась крышки, скрип… как тишина хрупка…

Я верю в солнце и луну, но не поверю в чудо.
Как будто в воздухе повис один вопрос простой.
Что там таилось в полутьме, как унеслось оттуда?
Скажи, владелец полутьмы - была ль она пустой?

Синоптик

Из-за дождя в поселке отменили танцы.
Из-за грозы геолог не нашел породу.
А синоптик сидит на метеостанции,
Ему наплевать на погоду.

Огромная волна собой накрыла Штаты.
Всё высохло на севере, потом - на юге.
А синоптик запускает аэростаты
И думает о подруге.

Брат термометров, друг атмосферных столбов,
Оставил подругу на материке.
Она изменяет ему со слесарем,
Но синоптику всё равно.

Весь мир приник к экранам и настроил радио,
Мир хочет знать свежайшую метеосводку.
А синоптик не пользы для, не забавы ради
Пьёт сиротливо водку.

Синоптик от цинги грызет с лимонов цедру,
За окнами пасутся мудрые олени.
Прослушайте сообщение Росгидрометеоцентра:
Глобальное потепление.

Брат термометров, друг атмосферных столбов
Отправил в эфир свой последний прогноз.
Синоптик сидит у бога за пазухой
И синоптику всё равно.

Колыбельная для меня

Солнце встало, солнце село.
Распушились облака.
До зимы не довисело
Золотое яблоко, яблоко, я...

Снег упал, уже не встанет.
На деревьях бахрома.
Где-то там, сопя в тумане,
Засыпает Яхрома, Яхрома, я…

Ждали, ждали, не дождались
Аж до ноября снега!
Почему? Какая жалость!
А теперь всё ясненько, ясненько, я…

То схватило, то швырнуло…
Не влюбился ль я в кого?
Просто солнце в ночь нырнуло,
Больше нету яркого, яркого, я…

Горевать пока что рано.
Солнце утром налегке
Выплывает из тумана
На небесном ялике, ялике, я…

Солнце село, солнце встало.
В сновиденья загляни -
Пусть приснятся для начала
Золотые яблони, яблони, я…

* * *

Привет, Мари, как твои дела?
Ещё вчера ты со мной была,
Смеялась мило, ругалась зло,
Считала, что тебе повезло.

Я был неплох, и ты неплоха,
Но ты другого ждёшь жениха.
Зачем я буду мешать тебе
Идти навстречу своей судьбе?

Высокий, сильный, богатый принц -
Ты для такого прекрасный приз.
Одна беда, что таких парней
Нечасто встретишь в глуши твоей.

Но где-то, веришь ли, есть страна,
Не популярна, но не бедна.
В стране монархия. У царя
Один наследник скучает зря.

Такой мужчина! Высок, силён -
Пустынный лев или даже слон!
А драгметаллов - полна казна.
Нужна ему только лишь жена.

Пиши письмо ему и моли,
О том, чтоб сбылись слова мои,
И жди - тогда и к тебе, Мари,
Приедет принц из Мали.

Джин-тоник.

Но вместо звезд их берегли
Два добрых духа - Джин и Тоник...
(К.Арбенин)

1. Пролог.

Хочется ли мне к югу? Конечно, хочется, каюсь, грешен.
Так опротивел север, эта центральная полоса.
Воображаю часто, как будто вишен среди, черешен,
Нежно смотрю на море, а в море светятся паруса.

Не поперхнусь черешней, не хрустнет зуб от вишневой кости,
Будет всё как в кино, как в чудесном сне - волшебство, мираж.
Это зюйд-вест, любимая, здесь теплее, чем на норд-осте -
Солнце печёт макушку, а ты лежишь себе... Умираешь...

Видишь, какое лето. Протянешь руку - коснёшься рая.
Ангелы загорелые отдыхают на берегу.
Первая степень счастья, и сразу следом за ней вторая,
Третья бежит вдогонку, а от четвёртой я сам бегу.

Что за сезон!.. На севере плохо мне и на юге гадко -
Приторный слишком вкус у блаженства райского на Земле.
Кто бы утешил, кто бы призвал к уму, веселию и порядку?
Нет никого, я сам веселюсь. Постоянно навеселе.

В том ли моя вина, что я не попал в цель, в какую метил?
Нет, говорю, не в том, дорогая, - в том лишь твоя вина.
Помнишь, как было раньше, и был мой дом золотист и светел?
Дело твоё, не помни, но то были славные времена.

2. Я есть.

Был мой дом золотист и светел,
Но никто не стучался в дверь.
Был забор невысок и хрупок,
Но никто не входил на двор.
Раньше был ко мне путь мощёным,
Нынче вырос на нём бурьян.
Раньше тёк ручеёк вдоль тропки,
Нынче озеро поперёк.
Каждый день я смотрю на звёзды,
Одинокий, как дон Кихот.
Каждый день не могу их смерить -
Звёзд обычно не видно днём.
Каждой ночью опять пытаюсь
Разглядеть в облаках хоть что.
Вижу светлым пятном луну, но
Что там прячется за луной?

3. Я был.

А вертелся ведь я как вертел,
То в Коломну лечу, то в Тверь.
То на небо гляжу из трубок,
То защелкиваю затвор.
Притворялся умалишённым,
Был на деле не в шутку пьян.
Был отважным, да был и робким -
Береженого бог берёг.
Где теперь те лихие вёсны,
Где забот моих полон рот?
Мой кораблик дрейфует к смерти,
Опрокинутый кверху дном.
Не лететь мне на нём к Китаю с
Распродажей один за сто.
Не один был таким я умным,
А теперь я один такой.

4. Я буду.

Эх вы, поводы для печали,
Джин да Тоник моих надежд...
Разливайся, хмельное море,
Я топиться в тебе пойду.
Спасжилет не возьму нарочно,
Руки за спину, в два узла.
Лишь боюсь проглядеть твой берег,
Утонуть в нехмельной реке.
Так пойду не один топиться,
Будет трое нас - красота!
Нынче празднуем день свободы,
Равноденствие, коловрат.
Ох, какие мы всё же черти,
Как умеем отдать концы!
Завсегдатаи кинохроник,
Конкурсанты фатальных сцен...

5. Эпилог.

Мы топились, а вы кричали -
Да кто слушал бы вас, невежд!
Кто-то песни пел, con amore,
Кто-то молча имел в виду.
Большинству было просто тошно,
Большинство мне желает зла.
Что ему до моих истерик -
"Пусть, мол, сдохнет в истерике!"
Сдохнем все - надо ль торопиться,
Может, всё ж подождём суда?
Смерть пока что закон природы,
Гром и молния, дождь и град.
Был мой дом золотист, но черви
Источили его венцы.
Улыбаются Джин да Тоник:
Скоро кончится голоцен.

Картина мира

Н.С.

Под настроение, вне желаний, пронзая мглу городского чада,
Передо мной возникают лица, осколки действа, обрывки фраз.
Температура спешит к пределу, тепло Эдема и стужа ада
Взрывают градусник, сочетаясь одновременно-синхронно-враз.
Гремят литавры, звенят подковы. Дымов как не было. Ясно вижу
Трущобы города и проспекты, по коим носится ветер бухт.
Фасады выполнены изящно, архитектура близка к Парижу...
Но я не прав, я сквозь серость утра смотрю на сумрачный Петербург.
Под звуки марша топочет войско, парады длятся и днем, и ночью.
Сам император весьма доволен, доволен весь Генеральный штаб:
Порядок в городе, всё спокойно. Но, проклиная судьбу челночью,
Челнок плывет по Неве к Кронштадту, мимо Кронштадта и за Кронштадт.
Он не боится воды и ветра, а в чем же дело? Всё дело в Польше,
В которой тоже пока что утро, и тоже серое дочерна.
И чтоб оно поскорей светлело, петух - вставай же, иди же, пой же,
Пускай твой крик маяком послужит для упомянутого челна.
Челнок втыкается в побережье, в песчаный пляж где-то рядом с адом,
От нежелательного соседства картина мира мутнеет вмиг.
Мне только слышно то, как на пляже какой-то Эве какой-то Адам
Внушает нечто, во что, похоже, он сам ещё до конца не вник.
Мне слышно слово "Эдем", мне слышно, что речь касается неких яблок.
Всё это вздор, это всё не нужно, я отворачиваюсь от них -
Туда, где бродит веселый Дидель, в его силках подыхает зяблик.
Здесь интересно. Я оставляю Адама с Евой совсем одних.
Веселье Диделя не смешно мне и мертвый зяблик уже не важен,
Я раб безумных ассоциаций, в калейдоскопе стучит стекло,
И вот уж замок расправил стены, как перепонки меж пальцев башен.
Мне из донжона, ехидно скалясь, глядит в глаза мировое зло.
О, этот взгляд! Среди плеска красок, и мельтешения, и мельканья,
Он недвижим, он проткнул картину, как колесо насадил на ось.
Красоты мира, полеты мысли, графита хрупкость и прочность камня
Жуком нанизаны на булавку, на мрачную мировую злость.
Сопротивление бесполезно, слабеют руки, в высоком сальто
Калейдоскоп рассекает воздух, по всем законам стремится вниз.
Мне больно видеть - и я не вижу, как рассыпаются по асфальту
Цветные стёкла моих иллюзий. Давай, мгновенье, остановись.
Оно не слышит меня, и снова жужжит проектор, меняя кадры.
Взор фокусируется внезапно на море цвета морской волны.
Челнок невидим, Кронштадт неблизок. Прекрасный флагман большой эскадры
Уходит в сторону, нужный там, где грохочут залпы его войны.
Всё громче буря, всё злее натиск! Война кончается - флагман гибнет,
Везут в больницу его матросов, они влюбляются в медсестёр,
Но тут налет, кутерьма, бомбёжка, у капитана и так ноги нет,
Теперь он мертв и горит больница, как погребальный его костёр.
Сеанс окончен, включают лампы. Скажите, доктор, каков диагноз?
Пока неясно, да и не важно. Картина мира завершена.
Алтарь разрушен, тесак затуплен, испачкан кровью невинный агнец,
И всё прекрасное умирает от передоза веретена.
Калейдоскоп - ерунда, игрушка, но сквозь него всё отлично видно.
Мир предстаёт по частям и в целом - я вижу космос и вижу тлю.
Она топорщит усы и крылья. Я улыбаюсь, как зло - ехидно.
Реактор встал. Вышибает пробки. Я закрываю глаза. Я сплю.

* * *

Мы плывем под Картонный мост,
Мы плывем под Понтонный мост...
(С.Васильев)

Это синее зеркало вод перед нами раскрылось; вот из журчания, из ручья, то ли плача, то ли рыча, открывается ото льда чудо-озеро. И тогда мы плывем под Картонный мост, мы плывем под Понтонный мост, мы плывем под Бумажный мост, мы плывем под Булыжный мост. Под мостами темно, но свет оставляет и там свой след - он виднеется с двух сторон, пробивается сквозь картон. День, краснея, уходит прочь, но когда наступает ночь, мы плывем под Картонный мост, мы плывем под Понтонный мост, мы плывем под Бумажный мост, мы плывем под Булыжный мост. Неземное кино луны отражается от волны, отражается нам в лицо. Чуть дрожащее озерцо созерцаем всю ночь вдвоём до утра, а с утра плывем - мы плывем под Картонный мост, мы плывем под Понтонный мост, мы плывем под Бумажный мост, мы плывем под Булыжный мост...

2002.

Снег залежался с ноября.
Снег не растаял, ну и зря.
Снег, а под снегом даже лёд.
Мой двадцать первый Новый Год.
Мой Новый Год двадцать второй
Скрыт под заснеженной горой.
Рой, раз умеешь, значит - рой.
Где же он, твой двадцать второй?
Вот он, три месяца назад,
Отяжелевший от наград,
Щедро обещанных ему,
Движется медленно в тюрьму.
Будет тюрьмой ему январь,
Темной, холодной, словно встарь.
Будет тюрьмой ему февраль,
Темной, холодной, словно сталь.
В марте - свобода, je vous aime.
Может быть, даже насовсем.
Встаньте, две тысячи второй,
К чёрту, две тысячи второй.
Вышел, споткнулся да упал,
Я ж его и не удержал.
Снег, а под снегом даже лёд.
Ладно, до свадьбы заживёт.
Свадьба, конечно же, весной.
Сядьте, две тысячи второй.
Взвесьте-ка свой авторитет -
Вам и невесты ещё нет.
Что ж, отвечает Новый Год,
Значит, до свадьбы заживёт.
Что ж, поболеем, Новый Год,
Может быть, раньше заживёт.
Взвесим-ка твой авторитет -
За год отъешься! "Нет" в ответ.
Всё, что я бросил на весы,
Не пролежит там до весны.
Всё, что я бросил на весы,
Не пролежит там до весны.

Как отец Онуфрий ходил узнавать свою судьбу.
(подражание Козьме Пруткову)

*Деревенская ведьма рассказывает отцу Онуфрию, как ему следует поступать*

Лютой полночью, в ливень, один, босиком
Приходи на могилу бездомной собаки.
Там на камне, заросшем лишаем и мхом,
Ты увидишь солярные знаки.

Прикоснись к ним ладонью - заноет ладонь.
Отними ж её. Знай - эти знаки опасны!
Из них может неистовый вспыхнуть огонь,
Ничего не оставив от паствы.

Но о деле. Онуфрий! У камня сего
Ты узнаешь судьбу свою. Это непросто.
Жди! Ведь это сложнее всего,
Пострашнее проклятий и поста.

Чу! Вдруг ветер завоет, листва зашумит!
Всадник призрачный с кошкой прозрачной проскачет!
Если кошка мяукнет - ты будешь убит.
Если гавкнет - погибнешь иначе.

Серенада.

Ничему уже не веря,
Не надеясь на награду,
Для тебя, о Женевьева,
Сочинил я серенаду.

Черной ночью бесконечной,
Растечется в мире мгла лишь,
Ты в ответ на зов сердечный
Из мансарды нежно глянешь.

Только старая служанка
Закряхтит, но не проснётся.
Заскрипит её лежанка.
Спит служанка, песня льётся.

Ничему уже не веря,
Не надеясь на награду,
Для тебя, о Женевьева,
Сочинил я серенаду.

Для тебя терзаю струны
Каждый вечер после Пасхи,
Для тебя под небом юным
Распеваю по-испански.

То ли шёпот, то ли щебет
До утра звучит, смелея.
Но когда луна исчезнет,
Я исчезну вместе с нею.

Ничему уже не веря,
Не надеясь на награду,
Для тебя, о Женевьева,
Сочинил я серенаду.

Твой жених богат, и знатен,
И напыщен, словно кочет.
Заживёшь в парче и злате.
Зла тебе никто не хочет.

Но лишь ночь опустит полог,
Звон струны тебя настигнет.
Жаль, что час ночной недолог,
Жаль, что песня скоро стихнет…

Ничему уже не веря,
Не надеясь на награду,
Для тебя, о Женевьева,
Сочинил я серенаду.

Стриж.

Подобрать на дороге слепого птенца -
Сколько было величия в этом жесте…
Изготовлена клетка была из свинца,
А насест и дверцы - из черной жести.

Я подобран был там же, на той же тропе,
Не руками подобран, а только взглядом.
Ты вернулась, к сердцу прижав трофей,
А другой трофей спотыкался рядом.

Столь почетный прием был оказан стрижу,
Что от гула труб содрогнулись стены.
Я дрожал впотьмах (и сейчас дрожу)
И на это чудо глядел из тени.

В дивной спальне, среди канделябров и ваз
Воспарял пернатый, учась полёту.
Ободренный нежным сияньем глаз,
Выводил дискантом чудную ноту.

Я в такие минуты, пылая, мечтал
Оказаться вдруг на его насесте…
Но меня и так окружал металл,
И оковы были из черной жести.

Почему, для чего я страдал и дрожал?
Чтоб всегда играть роль шута в спектакле?
Вечно быть утыканным сотней жал
От гостей, служанок? Не так ли? Так ли.

Стриж тянулся к софитам и жаждал огня,
И в пределах замка порхал свободно,
Или спал, так нахально тебя обняв…
Страшно было мне от нахальства, больно…

Но зачем же здесь я? Что за прок-то во мне?!
Неужели я тебе всё же нужен?
Если так - я опять проиграл в войне,
И захвачен в плен, и обезоружен.

Только стриж мне как будто хохочет в лицо,
И цветут во мне планы злобной мести.
Ты потом сочтешь меня подлецом -
Я разрушил дом из свинца и жести.

Ты в парадной гостиной поёшь и остришь,
Рассыпаясь счастьем, купаясь в неге.
Я - в хрустальной спальне, один, а стриж
Радостно тает в пустынном небе.

Вопросник. Ноябрь-декабрь.

Осень медленно пятится
Под напором зимы.
Осыпается пятница,
Просыпаемся мы.
За окном небо мирное,
Бурелом да мосты.
За окном поле минное
До Москвы.

Что за город в тумане там,
Однотонный, как морг?
Окажусь ли обманутым?
Окунусь ли в восторг?
Отыщу ли тропу свою
Или, словно в бреду,
Не внимая напутствию,
Пропаду?

И тропинка извилиста,
И не те времена.
Nos mutamur in illis, да
Non mutatur луна.
И с рогов полумесяца
Льется наземь елей,
И колотит во тьме сердца
У людей.

Так. Ушла луна за дома
И исчезла тропа.
Траектория задана,
Ждет нагрузки стопа.
Выходить ли на полосу,
Не дождавшись утра?
Направляться ли к полюсу
Мне пора?

Превзойти ли мне Чкалова,
Полетев на Луну?
Плохо ль, если не с малого,
А с большого начну?
Вообще людям свойственно
Лезть из грязи в князья.
Мне того же бы, собственно -
А нельзя.

Мне нельзя, а я пробую,
Продвигаюсь, скользя.
Про любовь и добро пою -
Даже это нельзя.
Силы, капля за каплею,
Остаются на льду.
Спотыкаюсь и кашляю,
Но иду.

И опять силы черпаю,
Обратив взор назад.
На звезду ли вечернюю?
На Её ли глаза?
Я их помню до боли и
- Реверанс ноябрю -
Я боюсь их всё более,
Но люблю.

В ноябре я попробовал
Не зависеть от них.
Как сумел, изуродовал,
Прочертил новый штрих.
Постарался, помучился.
Успокоился? Да.
Только знал - не получится
Никогда.

Так и вышло - по-моему.
Как обычно, один.
Лед искрится - порой ему
Недостаточно льдин.
Хорошо бы окоченеть,
Затаиться под лёд.
Я ведь в первую очередь
Рифмоплет.

Поправка-22

Южное солнце, разреженный воздух,
Гул самолетов, воронки от бомб.
Очередная забава бесхвостых,
Вылезших из катакомб.

Есть ли значение, кто спал под крышей,
Названной штурманом "цель номер два"?
Плотник, брюнет, армянин или рыжий?
Всякая тварь мертва.

Мертвому - рай, умертвившему - орден.
Пой, капитан, весна рядом.
К службе ты годен.
Слава снарядам.

Как занимается пламенем город -
Видно из самых глухих уголков.
Ты, капитан, недостаточно горд
И чересчур здоров.

Был бы ты ранен, так праведной местью,
Правильной злостью б, как факел, горел.
Сам бы хотел примыкать к перекрестью,
Видеть всё сквозь прицел.

Меткому - слава, заметному - выстрел,
Морю - вода, а джин - флягам.
Путь себе выстлал
Вражеским флагом,

Топчешь его. Так и надо.

* * *

Давай сыграем любую пьесу
(Сегодня сыро, сегодня скучно).
Сошьем костюмы, наденем маски,
Цвета поярче, гуашь погуще,
Тебя украсим фатою длинной.
Сыграем пьесу - и словно канем.
Ты будешь глиной,
Я буду камнем.

Меня воспримут без интереса,
Тем более, что в партере душно.
За каждый промах мой мало-мальский
Я буду выруган - и отпущен.
А ты останешься неповинной
(меня всегда назначают крайним).
Ты будешь глиной,
Я буду камнем.

Тебя отметят. Предложат денег,
Предложат роль в самом новом фильме,
Потом в другом, а потом во многих.
И ты прославишься, как Освенцим.
Сама себя возомнишь богиней -
Звездою стала на радость Каннам.
Ты будешь глиной,
Я буду камнем.

А что же я? Как всегда, бездельник,
Не принят был ни в единой фирме,
И место мне средь головоногих.
Тут ты предложишь мне руку с сердцем!
Да я скажу: "Извини, Мальвина,
На что, подумай, твоя рука мне?"
Ты будешь глиной,
Я буду камнем.

Алхимик.

Ради славы и премии Нобеля
Изобрел я перпетуум-мобиле.
(А.Карпов)

Осторожно, держись за перила, следи за свечой,
Спотыкаться не стоит.
Я тебя допускаю сегодня в святая святых -
Это мой храм науки.
Три последних ступеньки. Скрип двери. Последуй за мной.
Ветер свищет и стонет.
Я, во-первых, люблю тебя. Здесь хорошо, во-вторых.
Пусть умолкнут все звуки.

Включим свет! Эту лампу придумал алхимик,
То есть я.

На машины мои посмотри, изучи чертежи -
Сколько вложено сил в них…
Помнишь, был я усталым как смерть где-то месяц назад?
Я работал ночами.
Из тончайших кусочков стекла я сплетал витражи -
Желтых, пурпурных, синих.
Я их плел, я их клеил, я смешивал йод и астат…
Это было в начале…

Время умерло! Яд ему сделал алхимик,
То есть я.

Витражи обрамляют чудеснейшее из чудес,
Лучший из механизмов.
Боже мой, я всё создал один! Я волшебник, я маг!
Я люблю тебя, дева!
Это чудо - тебе, потому-то сегодня ты здесь.
Без припадков и визгов
Подними эту крышку. Ты видишь под нею рычаг?
Поверни его влево.

Это двигатель вечный. Бессмертен алхимик,
То есть я.

На бескрайних просторах вселенной резвимся с тобой,
Календарь нам не важен.
Маска сброшена! Книги - в огонь, я дошел до вершин
И изведал эфира!
Горы с треском крошатся под тяжкой моею стопой,
Рвется лава из скважин.
Расправляй свои крылья, мы вместе с тобой довершим
Низвержение мира.

Боги пали. Стал, видимо, богом алхимик,
То есть я.

* * *

Это солнце купается в облаке,
Рассыпая вокруг цветы.
Я в его незапятнанном облике
Разглядел и твои черты.

К горизонту спускается луч его,
Беспристрастный судья земли,
Выбирая придирчиво лучшего
Из людей. Не беги, замри.

Покрасуйся, тебя он выберет,
Ибо нет никого вокруг.
Не срывай с дурной головы берет,
Прогоняй от себя испуг.

Кто-то против - проблемы личные,
Пусть идёт на ковчег другой.
На другом корабле мы - лишние,
На своём мы - одни с тобой.

Протруби, архангел, приветствие,
Мы стучимся в твои врата.
Ни несём мы ни зла, ни бедствия,
Ни опасности, ни вреда.

Всё отринули, всё оставили,
Чтоб летать с тобой меж комет.
Разреши почитать устав или
Самый главный ваш документ.

Мы сумеем, прочтем и выучим,
Отпирай, архангел, замок.
Ты сегодня нас очень выручил,
А ведь мог… Хотя нет, не мог.

Ты не мог, я не мог, никто не мог.
В золотистом своём бреду
Меж синонимов и антонимов
Я в больничном брожу саду.

Птичья жизнь

Пернатым легче - наук не знай, воркуй да каркай, тешься натуральной снедью… (М.К.Щербаков, "Звездочет")

Ах, какая славная птица беркут -
Крылья, когти, простор небес.
Ах, какая редкая жидкость вермут,
Не найти его ни с огнём, ни без.

- А зачем тебе, моя радость, вермут?
Разве может вермут помочь в беде?
- Сам не знаю как, но в печаль я ввергнут,
Не могу спасенья найти нигде.

Беркутом, наверно, я был бы лучше,
Скажем, много проще, не как сейчас.
Я бы среди черных ненастных туч жил,
Думал бы о пище, не знал бы вас.

Да вот только птицей мне быть не вышло,
Никогда я не был с судьбой в ладах.
Я теперь не скупо живу, не пышно,
Не под летним солнцем и не впотьмах…

Ничего хорошего нет в печали,
Где-то веселятся, но где - вопрос.
Рядом только что бубенцы звучали,
Нынче отзвучали. Опять мороз.

Кто-то засмеялся, но смех умчался.
Снова ни шелков, ни цветов, ни ваз.
Видимо, я вовсе теперь отчаялся,
Всё сижу на месте, гляжу на вас.

Что вам до того, кто вас взором сверлит?
Дарит вам слова, и свои, и нет?
Слева посмотреть - допивает вермут,
Справа - допевает седьмой куплет.

Посмотреть на всё бы на это сверху…
Крылья отрасти - и лети, кружись!
Ах, какая славная птица беркут,
Ах, какая сладкая птичья жизнь…

Восемнадцать.

Завидуя Щербакову

Я один на целом свете,
Я расстроен жутко этим,
Ах, расставьте ваши сети -
Я запутаюсь в сетях!
Еле светится свеча и
Я отчаянно скучаю,
В одиночестве встречая
Восемнадцатый сентябрь.

Мне понятны все мотивы -
Чтобы сделаться счастливой,
Вы Делона предпочли бы,
Только я ведь не актёр.
Не актёр - ну что же, боги,
Может, хуже я не многим!
Нет, встречаю одиноким
Восемнадцатый октябрь.

Был бы я чуток храбрее,
Были б вы чуток добрее,
Постарался б, не робея,
Сделать что-нибудь… Но я б
Трепыхался безуспешно.
Я встречаю безутешно,
В одиночестве, конечно,
Восемнадцатый ноябрь.

А зима пугает стужей,
Замораживает лужи.
Я, конечно, вам не нужен,
Понимаю, не дикарь.
Вам тепло, а мне не очень,
Будто дом мой обесточен.
Залепляет дыры скотчем
Восемнадцатый декабрь.

Может, пустите к камину -
Я один в дороге сгину.
Равнодушие откинув,
Вы сверкнете, как янтарь!
Я гадаю, как на воске,
Я один на перекрестке
Ожидаю злой и жесткий
Восемнадцатый январь.

Ну хотите, я на месте
Подарю вам этот месяц?!
Нет, пожалуйста, не смейтесь!
Вы смеётесь. Очень жаль.
На запоре ваши двери,
Сам в себя я не поверил…
Одиночеством повеял
Восемнадцатый февраль…

* * *

Сколько веков за спиною осталось,
Столько на карте отмечено вех.
Там, впереди - недоступная старость,
Тёмный, загадочный будущий век.

"Надо быть воином в мире жестоком" -
Так старики напророчили мне.
Я им не верил, я сам был пророком,
Я и не думал тогда о войне.

Меч променяв на чудесную лиру,
Вместо доспехов закутавшись в плащ,
Я сочинял серенады кумиру
И не услышал за музыкой плач.

И не услышал я грохота боя,
К музе взывая при свете луны.
Утром очнулся от волчьего воя -
Город был взят и мосты сожжены.

Плачь, ибо путь мой далек и тревожен,
Здесь не стоят верстовые столбы.
Мной овладело спокойствие ножен,
Я равнодушен к безумству толпы.

Новые лица и старые шрамы
Сыплются вниз, под копыта коню.
Рыцарь в пыли, разрушающий храмы,
Мчится навстречу чужому огню.

Воровская.

А я пойду и украду тебе песочные часы.
Так интересно наблюдать, как осыпаются песчинки.
Всё красивое, стеклянное, не требует починки,
Если мыть их марганцовкой, будут век они чисты.

Ты не опаздывай, не надо, не об этом я мечтал,
Когда в метро тебя увидел и схватил судьбу за кончик.
Если вдруг не успеваешь - позвони, вот колокольчик.
Это я не сам придумал, а в журнале прочитал.

А я пойду и украду тебе технический журнал,
А там всё страшно непонятно - всё болты одни да шайбы.
Ничего б не поняла, потом до юмора дошла бы
И читала б, хохотала, а я лавры б пожинал.

А ты смеешься заразительно, не каждый так бы смог,
Словами смех твой не опишешь, это надо только слушать.
Ни сирены, ни Сирин его нисколько не заглушат -
Только многодецибельный электрический звонок.

А я пойду и украду тебе звенящие ключи.
Они откроют все замки и все звонки отключат разом.
У меня их было много, только друг забрал, зараза,
И никак не отдаёт, хоть ты кричи, хоть не кричи.

А ты кричишь - о боже правый - все упали и легли,
Когда увидишь тараканов вместо косточек в арбузе.
Так и хочется помчаться к допотопной аркебузе
И стрелять по тараканам, чтобы скрыться не могли.

А я пойду и украду тебе старинную пищаль,
Чтоб ты стояла на балконе и стреляла по прохожим.
Правда, в шутку, понарошку, не серьёзно - предположим.
Я б тебя ругал нещадно и стрелять бы запрещал.

А ты стреляешь, как богиня - помнишь, мы ходили в тир,
И ты там выиграла плюшевого кролика с ушами,
А потом ещё застряли в лифте между этажами,
И единственной проблемой был назойливый лифтёр.

А я пойду и украду тебе решение проблем,
И ты решишь свои проблемы, да и мне чуть-чуть поможешь -
Наведешь порядок в доме, сдвинешь стол, ковер положишь
И отдашь в абонемент ещё не сданного Рабле.

А мы встречаемся в четверг, уж постарайся, не забудь.
Такая жизнь пошла кудрявая - кудрявей не бывает.
То ли счастье прибывает, то ли разум убывает…
Что ж, пойду и украду тебе ещё чего-нибудь.

Трамвайная

Трамваи не ходят…
Я на остановке
Стою безнадежно. Конечно, куда там,
Давно уже полночь пробили куранты.
Я столб из бетона, я отсвет рекламы.
Я тщетно уехать отсюда пытаюсь.
Рассвет недалече.
Трамваи не ходят.

Трамваи не ходят
В кино и на ёлки.
У них нету денег на эти забавы.
Во всей этой жизни нерадостный жребий
Судьбою подсунут злосчастным трамваям:
Трамваи отвозят людей на работу,
В кино и на ёлки
Трамваи не ходят.

Трамваи не ходят
В кино и на ёлки.
Ходить - Боже правый, какое плебейство!
Они не шестерки, но важные птицы.
В театры и цирки, фуршеты, банкеты
Их возят шоферы в роскошных седанах.
В кино и на ёлки
Трамваи не ходят.

Трамваи не ходят
И даже не ездят.
Трамваи летают - как вольные птицы.
Отлипнув от рельсов, особенно ночью,
Парят над Москвою, пока их не видно.
Но я их сегодня случайно заметил,
Поверьте, поверьте -
Трамваи не ходят…

Дифирамбы

Ане Ковальчук

В полусумраке веранды,
Вдалеке от всех морей
Сочинял я дифирамбы
Однокурснице моей

В легкомысленном наряде.
Представлял её себе
Уподобленной наяде
Или, может быть, судьбе.

Не подумайте дурного,
Я не то имел в виду,
Что наряд её немного
Выделяется в ряду

Окружающих субъектов.
Я ведь думал о другом.
Лучше думайте, что некто,
С нею вовсе незнаком,

Увидал её впервые
(Предположим, что в Москве).
Мысли тяжкие и злые
Тут же скрылись на тот свет.

Мысли легкие, напротив,
Охватили целиком
Его душу. Путы сбросив,
С очарованным лицом

Он отправился куда-то,
Вероятно, по делам
(Может быть, он был редактор
или слесарь). Впрочем, нам

До него уж нету дела.
Нам итог бы подвести -
Чтоб весна в душе запела,
Повстречайте на пути

В легкомысленном наряде
Однокурсницу мою.
Верьте мне и верьте правде -
Я её не утаю.

* * *

Нет и не было яда… (М.К. Щербаков)

Нет и не было яда в моих сладкозвучных речах.
Ни вражды, ни разлада тебе не несёт моя лесть.
Поклянусь всем, чем можно - пока что никто не зачах
От моей осторожной, хотя и пустой болтовни.
Лучше вовсе не верить, что я - это тот, кто я есть.
Мою ложь не измерить, а правду не подсчитать.
В экипаже катайся, пока не грозит нищета,
Пока мрак декаданса не скрыл золотые огни,
Что горят на востоке, как символ твоей красоты,
Пока горе-пророки не бьют, паникуя, в набат
И пока из-за моря купцы приплывают назад,
Соглашайся, не споря, - цена твоего бытия
От меня лишь зависит. И рядом со мной будешь ты.
Цербер когти приблизит, но рядом с тобой буду я.

Историку.

Демокос. Что ты смотришь на меня так? У тебя вид, будто ты ненавидишь поэзию так же, как войну.
Гектор. Да ведь это же две родные сестры.
(Ж. Жироду, "Троянской войны не будет")

Ты любишь оружие и стихи,
А зря - ведь нет ни культур, ни войн.
От всех осталась гора трухи,
Зайдешь поближе - почуешь вонь.

Гомер твой мёртвый лежит в песке,
Крадёт Геродот абрикос в саду.
Ты общий путь не найдёшь ни с кем
И не увидишь ничью звезду.

Да что там греки, ты вспомни Рим,
Как шли на форум, как шли в поход.
Твой Рим был горд и непобедим,
Был топот конниц и шаг пехот.

А вот и кончились дни войны,
Солдат безумный поёт, багров.
Не видно вроде ничьей вины,
Видны лишь гунны, пожар и кровь.

Верна Равенна, но пал Милан,
Траянов нет и Северов нет.
Пора, наверно, упасть и нам.
Нет Рима, нет и его побед.

Зато есть франки и Шарлемань,
Есть каролингский ренессанс.
Готовясь к драке, пиши роман,
Философ скачет - и плачет сакс.

Но ждёт их битва при Пуатье
И годы проклятых королей.
Смотри - крадётся солдат во тьме,
Свой праздник празднует Варфоломей.

Не делай выводов - ни к чему.
Забудь о книгах и выкинь нож.
Увейся пледом, сядь к очагу,
Цена моим прорицаньям - грош.

Veto

Корабль... поднял все паруса и пытался уйти от берега, но непреклонный ветер гнал его на скалы: едва заметная точка стремительно росла, корабль был всё ближе, ближе. Начиналась буря; черным, как человеческое сердце, стало небо. Корабль - тяжелое военное судно - бросил все якоря, вцепился ими в дно, чтоб удержаться, чтоб не столкнуло на рифы. Ветер, адский вихрь, со свистом налетал со всех сторон, трепал и рвал в клочья паруса. Молнии, огненные стрелы, вонзались в море, грохот грома сотрясал воздух, но даже он не мог заглушить стенаний, что неслись оттуда, из ковчега смерти. Громады волн штурмовали корабль, и хоть цепи якорей выдержали их натиск, но затрещали борта, и вода победно хлынула через брешь. Вспенилась, закипела, обрушилась на палубу - и бессильно захлебнулись насосы. Пушечный залп - сигнал беды, тонет корабль... медленно и величаво... тонет... тонет... тонет... (Лотреамон, "Песни Мальдорора", II, 13)

Где-то над головой хлопают паруса.
Слышу натужный вой лютого ветра.
Там, за спиной, лежит тонкая полоса
Берега. Он дрожит в дымке, как ветка.

Вижу на берегу смазанный силуэт.
Видно, деревню жгут - сполохи света.
Пламенем освещён, кто-то глядит нам вслед,
Хочет лезть на рожон, просит ответа.

Всё понимаю, друг, я же и сам бегу
К солнечному утру, к вечному лету...
Здесь - не едят, а жрут; здесь не поют, но лгут;
Здесь же деревню жгут только для света!

Взять бы тебя с собой, да уже нету мест.
Так бы с тобою в бой - и до победы!
Битвы моей исход - подиум или крест? -
Выбравшись, через год ты бы поведал.

Так-то не до побед - только б уплыть от зол.
Что мне сейчас поэт - лучше бы лекарь...
Есть лишь надежды край, что в перекрестье волн
Доживём до утра нового века.

Заключение.

Я увидел звезду, я был восхищён,
Но быстро привык к её красоте,
И каждое утро, глядя в окно,
Я вспоминал её место не сразу.
Потом я почувствовал - эта звезда
Излучает сиянье, неявное глазу,
И это сиянье вселилось в меня,
Отметившись точкой на белом листе.

Через несколько дней тонкий солнечный луч
Осветил темный зал, отскочив от меня.
Я подумал, что стал красив и высок
И могу быть похожим на ясные звёзды,
И руки раскинул, вобрал в себя свет.
Мне казалось - кометы на мне свили гнёзда,
А тщеславие пело мне, как я велик,
И я слушал и таял, и растаял, звеня.

Упавшие капли собрались в одну.
Наконец-то я понял, что не был звездой,
Что никто не увидел новых светил.
Астрономы смотрели в свои телескопы,
Но вспышки сверхновой не произошло.
И вот я встал, и пошёл плоскостопо
Из-под черного неба, недоступного мне,
Чтобы больше нигде не встречаться с весной.

А на свете был вечер, и снова звезда
Появилась на небе, и светлым лучом
Пробудила во мне зёрна зависти злой,
Правда, к счастью, побеги быстро зачахли.
Я остался один и, упав на траву,
Закричал безголосо в великой печали,
Что не стал и не стану ни звездой, ни ручьём,
Что останусь ничем и совсем не при чём…

* * *

Суббота распалась, разбилась, расклеилась, с треском пропал выходной. Пытаясь лечиться, я всё воскресенье трамал принимал по одной. Трамал помогал, он умеет, но всё же знобило слегка, и рука дрожала, тряслась и на ощупь была, как огонь, горяча, и мягка. Ни плата, ни пледа укрыться от холода и до утра не нашлось, а утром такое родное, красивое, славное солнце зажглось, забилось в окно, мол, пустите за штору, мне нужно, я здесь уж, я вот! Не надо за шторы. Родное, за что ты так редко приходишь, раз в год? Мне тесно, темно, я пугаюсь любого, дрожу без тепла, без жары, без напоминаний о том, что зима завладела землей до поры. Сто раз вспоминал - будет лето, всё будет, потом. Забывал тоже сто. Да как не забыть, когда снег по макушку, когда января торжество? Так хочется выключить свет, запереться и чайник залить заварной, и только и делать, что склеивать, слаживать, вновь оживлять выходной.

* * *

Люди вышли из домов,
Люди прыгнули в окоп.
Не пришел домой никто -
Все убиты на войне.

Меня некому любить.

Люди выключили свет,
Люди заперли подъезд.
Я гуляю по Москве,
Ненавижу этот мир.

Меня некому любить.

Кто-то водит в ресторан
Королеву красоты,
Кто-то просто с ней живёт.
Я с такими незнаком.

Меня некому любить.

Люди едут по делам,
Развалившись в шевроле.
Я им выражу протест,
Я им в спину посмотрю.

Меня некому любить.

Прощальная.

Так, лишь юность уйдёт, с собой
Время легких умчав безумств,
Мук каких не познаешь ты,
Злоключений и горестей?
(Софокл, "Эдип в Колоне")

Не будучи до сих пор отчислен,
Оставшийся здесь и весь,
Души порыв посвящу отчизне.
Отчизна - святая вещь.

Тем паче, что навсегда покинуть
Приходится этот край.
Возможно, мне суждено погибнуть,
А значит - прощай, прощай!

Прощайте, все! Я пришел к вам с миром
И с боем прошел по вам.
Пять лет я гордо шагал по минным
Паркетным грязным полам.

Прощай, ГЗ, не родное мне, но
Хранящее статус кво,
Глядящее через тучи в небо,
А может быть, и с него.

Прощай, прощай, величавый корпус,
Свидетель моих побед.
Неважно, что от волненья корчась,
Здесь чаще был бит поэт.

Прощай, наставник, ученый старец,
Фортуны тебе и благ.
Мои познания были с палец,
Твоя ж доброта - с кулак.

Прощай, товарищ по серым будням,
Ты тоже уходишь в путь.
Иди, греми своим смелым бубном,
Да про меня не забудь.

Прощай, красотка (одна ли, две ли...),
Не знавшая, кто я есть,
Закрывшая перед носом двери.
Я это почёл за честь.

Прощай, критический взгляд потомка!
Ты вовсе не нужен мне.
И так набита моя котомка,
И так висит на ремне.

Дорога скатертью, путь свободен...
Ещё бы таких пять лет...
Из всех своих разномастных Родин
Счастливейшей мой привет.

Deja

Шум механизмов, города гулкий грохот
Стал повседневной пыткою для ушей.
Вторит ему мой собственный тихий ропот,
Будто металл скрежещет уже в душе.

Город на ощупь гладок, на вкус же горек.
Город бензином пахнет, а с виду - сер.
Что же касается звука - о город, город!..
Вот ты теперь какая, музыка сфер.

Город живёт законами Маркса и Фрейда -
Я доверяю им, но хочу отдохнуть.
Где-то я слышал ангельский голос флейты -
Слабенький, еле-еле, совсем чуть-чуть.

Что ж, отыскал источник такого звука.
Что ж, полюбил, узнал. Посетил концерт.
Слушаю нынче часто. Такая штука -
Магнитофон как будто духовный центр.

Город рычит и бесится там, снаружи.
Я ожидаю новых для флейты тем.
Город заготовляет себе оружье
Против упрямых стен стереосистем.

Новый альбом выходит! Я рад, я горд!
Ставлю! Включаю! Слушаю. Не дыша.
В нём электрическим смехом хохочет город.
Хватит deja надеяться на Deja.

Слова.

Только сумерки едва,
Затемнеет синева,
Я сажусь за подоконник
Попридумывать слова.

Из разбитого окна
Солозвёздочка видна.
От неё окна стеколки
Искрометят допоздна.

- Не бывает слов таких!
- Не бывает слов каких?
Как же это не бывает,
Если я придумал их!

Слово - это речи часть,
Кто над ним имеет власть?
Кто имеет - тот имеет
Шансы на землю упасть.

Я опять молчу в окно.
В нём красиво и темно.
Солозвездочка упала -
Можно рисовать панно.

Можно рисовать пейзаж
Про двенадцатый этаж.
Растечется по бумаге
Акварельная гуашь.

На гуашь намажу клей,
Чтобы на стену скорей
Приклепить моё творенье
Про двенадцать этажей.

Я потом его порву
На бумажную листву.
Отключу пока что лампу,
Лампа портит синеву.

Я смотреть в окно готов,
Я потомок соловьёв.
Почему же мне, такому,
Не хватает русских слов?

Март.

Удивительно, ведь это же весна - март,
А я слышу из открытого окна мат.
Будто кто-то там не пел в субботу, а прел.
Кстати, уже вышел на свободу апрель.

А я пел в субботу, у меня был концерт.
Пара песен, пара басен, слёзы в конце.
Вот теперь его б отпраздновать, да где ж ты?
Забываем близких. Каемся, мол, грешны.

Про тебя известно, видимо, везде, где
Подпевает на лету планета звезде,
Где смыкаются над черною водой льды,
Где клубится над вулканами седой дым.

Я пойду, по лужам хлюпая, в кабак - так,
Возвращусь оттуда галсом типа бакштаг.
Пожелайте мне удачи, сеньориты.
Только ты мне ничего не говори - ты.

Ты сама ещё не знаешь, для чего ты.
Может, чтоб меня избавить от зевоты?
Может, чтоб тебя увидев, онемел чиж?
Просто так? Да что же это ты всё мельчишь?

Про тебя известно, видимо, везде, где
Подпевает на лету планета звезде,
Где смыкаются над черною водой льды,
Где клубится над вулканами седой дым.

Не идти же тебя, в самом деле, искать.
Разве книжку записную перелистать.
Перелистывал два раза - ничего нет,
Пусто, как в печной трубе, и ветер воет.

Пусто. Нет тебя. Ну, значит, и не надо.
Поскорее завершайся, серенада.
Всё в порядке, я - в кабак, пустите на старт.
Разве выпадет когда ещё весна - март?

Эльза.

Среди шумного бала Эльза не танцевала,
Только тяжко дышала, ощущая тревогу.
Ей не нравился вальс сей, да и в общем весь бал сей,
Но судьба улыбалась ей и послала подмогу.
В золочёной карете, в разноцветном берете,
Ни за что не в ответе - к ней явился мажорно
Щёголь, фат и красавец. Жемчугами бросаясь,
Эльзе сразу понравясь, он повёл её в жёны.
Первый год под венцом он распевал ей канцоны
И гордился кольцом, но первый год миновал.
Двадцать лет был он пьянью, а теперь лежит в яме.
С четырьмя сыновьями Эльза едет на бал.
Среди шумного бала...

* * *

Танцевали, шутили, открыли вино
В честь начала сезона дождей.
Скоро грянули сумерки, стало темно,
И фотограф скучал у дверей.

Все так мило, с улыбкой, взглянули; а зря,
Не удастся на выходе кадр.
Я теперь с нетерпением жду ноября,
Так как он предвещает декабрь.

Первый снег, первый холод, короткие дни
Не способствуют глупым мечтам.
Пусть теперь, как озёра, замёрзнут они,
Вместе с ними замёрзну я сам.

И забуду, и всё. И не буду, скорбя,
Ежедневно смотреть в календарь,
Как всегда, с нетерпением ждать декабря,
Так как он предвещает январь.

Новый год никогда мне ещё не дарил
Ничего, кроме старых забот.
Никакие китайские календари
Не пророчат удач в этот год.

Почему же тогда, всем вокруг говоря,
Что мне искренне прошлого жаль,
Я с таким нетерпением жду января?
Так как он предвещает февраль.

Ободряйте меня - одному тяжело
Подавлять самого же себя,
Усмирять свои чувства нещадно и зло,
То зубами скрипя, то сопя.

Ведь не выйдет, не выйдет. Наивно скуля,
Я опять попадусь на блесну,
Буду вновь с нетерпением ждать февраля,
Так как он предвещает весну.

Буду снова безумно страдать и летать,
И незряче вертеть головой,
И слова ещё хуже, чем ныне, сплетать,
И при этом гордиться собой.

Вот поэтому мечется ярость моя,
Распирая мой замкнутый мозг.
Вот поэтому злоба бьёт через края,
Оплавляет их, будто бы воск.

Это яд. Но лекарство придумано мной,
Я его пропишу на апрель.
Представляете, как после бури ночной
Судно злости садится на мель?

Растворяется злоба бесследно в весне,
Оседает растерянно ярь.
Пусть полгода пройдёт в этом призрачном сне -
Мой будильник стоит на ноябрь.

... А представьте, как будто бы вам повезло,
И на месте моём были б вы?..
Огрызается летом особенно зло
Многоликая гидра любви.

Ярославне

Я росла в незаколдованном, несказочном лесу,
Россказням не веря глупым про медвяную росу.
От рождения скучала - всё плела себе косу.
Скоморохи навещали - петухом один визжал,
Лицедей скакал, фигляр осла вне привязи держал,
А осёл от него ночью в чисто поле убежал.
Вот и муж мой убежал - на половецкого царя.
Никогда меня не слушал… Неужели это зря,
Если плачу я, слезами да на чёрен вал соря?..

* * *

Жену его звали донья Химена, а дочерей - донья Эльвира и донья Соль. (Повесть о моём Сиде)

Ах, донья Соль, дым от огня,
А самого огня нету.
Белой рукой дым отгоня,
Вызовите мне карету.

Я покачу как полечу,
Ах, донья Соль, представьте!
Бросьте цветок вслед лихачу,
Руку к глазам приставьте.

Руку к глазам, руку от глаз,
Ногу к ноге - и в танец.
Ах, донья Соль, только для вас
Каждый вокруг испанец.

Жаль одного - я укатил,
Вы не моя невеста.
Как же я вас не укротил?
Ах, донья Соль - фиеста!

Ах, донья Соль, шелк и батист,
Вы - королева бала!
Я не король, я лишь флейтист,
Вам меня было б мало.

Вот кавалер, вот кавалер -
Ах, донья Соль, не плачьте!
Жизнь тяжелей у королев,
Чем у обычной прачки.

Я не вернусь или не я -
Только не надо плакать.
Ах, донья Соль, это не яд,
Это ещё не плаха.

Что за беда! Кто же посмел
Вам рассказать про счастье?
Это не я - я не успел.
Ах, донья Соль, прощайте!

* * *

Она вышла на свет из ущелья,
И прекрасна была, и чиста.
Откровенны мои ощущенья,
Отстранённа её красота.

Губы будто шептали: "Жива ль я?",
Но не мне улыбались уста.
Бесполезны мои пожеланья,
Безвозмездна её красота.

Сэкономил Амур на стреле мне -
Не со мной ей стоять у креста.
Вековечны мои устремленья,
Подвенечна её красота.

Может, Марья она? Может, Дарья?
Выбирай одно имя из ста.
Безответны мои ожиданья,
Безрассветна её красота.

Её не хочется знать о Гвинее
И не манит её высота.
Безнадёжны мои обвиненья,
Безнадежна её красота.

Не дождавшись её дня Рожденья,
Пропаду - словно в реку с моста.
Безграничны мои заблужденья,
Бесконечна её красота.

На заказ.

В день святого Валентина,
Самого взбалмошного святого,
Мы пригласили внезапно фотографа на обед.
Безотрадная картина -
Тучи хмурились так свинцово,
Так оскорбительно через них пробивался свет.

Появившийся фотограф
Первых двадцать минут пытался
Уличным мраком заполнить две комнаты и балкон.
Без усилия отторгнув
Всё, чем чёрный чулан питался,
Мы завели, как будто шарманку, магнитофон.

Наспех щёлкнув аппаратом,
Тот фотограф ретировался,
Дав обещание, что не удастся на выходе кадр.
Мы же, как перед парадом,
Рядом выстроились для вальса.
Нынче февраль, Валентин и любовь, а не мгла и декабрь.

* * *

Будто кто-то резко рванул стоп-кран,
Будто разом не стало сердца.
Лишь четыре слова на весь экран:
"Почему она ещё сердится?"

Блик вальсировал на стекле, крутясь,
Телевизор рыдал о ком-то.
Двадцать крупных букв гарнитуры "Таймс"
Освещали, как солнце, комнату.

Потушить экран, потянуть за шнур!
Проживу как-нибудь без солнца!
Упаду на кафель, умру, засну -
Да глаза обожгла бессоница.

Закричал. При имени божества
Полыхнула геенна ярко,
Но меня велением большинства
Продавать повезли на ярмарку.

Много не возьмут - лишь бы сбросить с плеч,
Чтобы ночью не слышать больше,
Как кричит тут кто-то и просит плеть:
"Утолите мою боль болью же!"

Заклинание нищего охотника перед жертвенным камнем лесного духа

Тебе, бессмертный дух из веток,
Я посвящаю этот свиток.
Помоги скрыться в твоей траве,
Потуши солнце в минуту бегства.
Сок твоих берез повредит отраве,
От чужого глаза спасёт листва.
Всё, что осталось после жатвы,
Я принесу тебе для жертвы.
Как бы мне в чёрной глуши не пасть,
Не найти смерти в болотном смраде,
Не провалиться в пустую пропасть,
На поля успеть в должный срок, к страде.
За лисью мудрость да за пёсью
Отдал бы руку до запястья.
Я принёс много еды тебе,
Вот ещё нож и браслет из кости.
Не забудь, мудрый, о моём хлебе,
Я всего муха в твоей горсти.

Второй степной сонет

На юг! Туда, где воды Истра
Встречаются с морской волной,
Туда, где славен каждый бой,
Мужи сильны и кони быстры,

Я отправляюсь наконец.
Там мирной осенью короткой
Увижу я, как правит лодкой
Рыбак, пастух стрижёт овец.

Там над обрывом, может статься,
Я вдруг услышу голос старца:
Кляня суровую тюрьму

И поедая суп из мидий,
На всех рычит седой Овидий,
А море в тон рычит ему.

Первый степной сонет

В честь Кэт Кэменкири (Е. Лебедевой)

Не вынимай меча из ножен,
Сними пока что лук с седла.
Стрела - и в Скифии стрела,
А меч давным-давно изношен.

За годы потемнел клинок
И дорогой эфес потёрся.
Лозу, бегущую по торсу,
И лавром пахнущий венок

Не получить в лихой атаке,
И дев, таящихся во мраке,
Багрянцем крови не пленить.

Ума немного в акинаке,
Поэтому безумной драке
Не позволяй себя пьянить.

Песня нищего охотника.

Наталье, рисующей ворона

Не колдуй над нищим, ворон.
Не кричи, полночный ворон,
Помолчи хотя бы час.
Я от птицы заговорен
На двенадцатую часть.

Принеси живой воды мне,
Мёртвой принеси воды мне,
Красной крови не неси.
Что мне будет с крови дымной?
За водицу же - мерси.

Не умеешь петь ты песни,
Сочинять не можешь песни.
Ворон ты, а не щегол.
Склюй с меня златые перстни,
Я и в перстнях слишком гол.

Волки ль это воют, ворон?
Лоси ль это топчут, ворон?
Волки ворона честней.
Я от зверя заговорен
На одиннадцать частей.

Т.Г.

Я лепил с неё божество из глины -
Выходил сосуд безобразней неба.
Мне же нужно было никак не меньше,
Чем хотя бы точная копия звёзд.
Я хотел создать для неё картины
На скалистых гребнях, но снова недо-
сотворил и бросил, назвав умершей
Молодую радость, лелея злость.

Развалив алтарь, я спустился к людям,
Но они молились богам из камня,
Чьим гранитным лицам хватало дыма,
Только если каждый им жёг огонь,
Но не нёс я жертвы кровавым клювам
И война богов не была близка мне.
Я прошёл людские деревни мимо
И не всякий раз подавал ладонь.

На речной террасе строгал я ивы,
Засыпал в болото песок и щебень,
Не один день строил алтарь из древа,
Чтоб на нём хранилась мечта о ней.
Да святые стены стояли криво,
Будто храм был хром, кривоног, ущербен.
Увидав его, прокляла бы дева
Результат труда моих лучших дней.

Где теперь искать мне такое место,
Чтоб оно оказалось достойным храма?
За какой рекой обитает мастер,
Чтоб учил меня ремеслу творца?
Пусть лежат в котомке топор, стамеска,
Оселок… И больше не нужно хлама.
Может, я не зря над собой не властен
И бегу, как зверь, на силки ловца.

Баллада о деве тростника.

За отрогами Рифея бурно дыбится река.
Там танцует то ли фея, то ли дева тростника.
Изогнулась над полянкой камышовым стебельком
И в своей накидке яркой не тоскует ни о ком.
Только витязь издалёка - лук, секира да кинжал,-
Что без страха и упрёка перед бурей не дрожал,
Что прошёл по белу свету от пустыни до снегов,
По Карпатам, по Тибету, - видит деву тростников.
Затаясь за старым вязом, он застыл как истукан,
Чтоб себя не выдать лязгом стрел, уложенных в колчан.
Он недвижим, понимая - каждый шорох навредит.
Под зарёй багряной мая витязь пристально следит
За красавицей, а дева ускоряет лёгкий шаг.
Не понять слова напева - только звон стоит в ушах.
Всё быстрей движенья феи, от цветов рябит в глазах.
Поворот изящный шеи, нежных рук широкий взмах -
Всё слилось, дрожа и видясь вихрем пёстрых огоньков.
Опьянев от песни, витязь мчится к деве тростников.
Он бежит, гремя доспехом - да ведь дева налегке.
Шаг, другой - она со смехом исчезает в тростнике.
Витязь замер, но, трезвея, только птичью слышит трель.
Шорох!? Ветер, а не фея… Плеск!? Обычная форель…

Но не топит горе в зельях витязь - скачет, просветлев.
Что грустить? В далёких землях он и лучше видел дев.

Вторая воровская.

Продаю - купите… (А. Суханов)

Раздаю - берите всё, что можно,
Если вам без этого тревожно.
Раздаю - берите всё, что нужно,
Если вам без этого недружно.

Каждому солдату по винтовке,
Каждому бандиту по ментовке.

Я недавно понял, что не прав был.
Если был бы прав, то и не крал бы.
Ныне ж закрома мои раскрыты,
Раздаю - берите, будем квиты.

Каждому ученому по мысли,
Каждому Ковальскому по Висле.

Я сегодня непривычно щедрый -
Расстаюсь с Офелией и Федрой.
Отдаю хорошим людям славу,
Скипетр, корону и державу.

Каждому Тиберию по Тибру,
Каждому Верлену по верлибру.

Все мы непременно что-то ищем.
Никому не хочется быть нищим,
Никому не хочется бездарным,
Некрасивым и не лучезарным.

Каждому Вийону по бульону,
Каждому району по мильону.
Каждому мильону по бульону,
Каждому району по Вийону.

Студенческая.

И.Балашову

До утра всего два часа,
Двадцать два часа - всё равно теперь.
Ветер долго на грустной ноте пел,
Будет петь ещё два часа.

В институт меня поутру
Отвези-ка, маршрутка залётная.
Моя сессия незачётная
Ожидает меня поутру.

Не вези меня в ресторан -
Нынче сдохнуть мне на экзамене.
Пусть опять утешают друзья меня,
Пусть опять зовут в ресторан.

Позабыл меня Купидон.
Мои девушки не целованы -
Оцифрованы, оцифрованы…
Позабыл меня Купидон.

Третий день молчит телефон.
Телевизор скучает, не светится.
Даже с милой никак не встретиться,
Хоть и есть у ней телефон.

А весны не видать в Москве,
Спят подснежники под сугробами,
Пьют бациллы коньяк с микробами.
Я как будто один в Москве…

* * *

Судно с рифов идёт на мель,
Но суд над нами пока далёк.
Нам до судилища - сотни миль,
И нас там ещё не ждут.
Давайте выживем! Наша цель -
Мелькнувший с берега огонёк.
Там наши думают - мы, не мы ль -
И хворост с надеждой жгут.

А небо сумрачно, стороны света
Смешались в одно непроглядное море.
Наш компас канул в его пучину
На радость глубинным животным.
Пускай подумают, что же это,
Пускай разовьётся разум в их споре,
И самый разумный компас починит
И станет владыкой подводным.

Пока же море - само по себе,
Грозно рычит, гордый лоб хмуря.
На каждые лишние наши семь бед
Один у него ответ - буря.
Все теперь вспоминают о лучшем,
Поскольку возможности больше не будет:
Греховный отец - о сыне заблудшем,
Матрос - о невесте, индиец - о Будде.

Пускай не скалятся чёрные скалы
И не мечтают о наших костях.
Не для того ли мы их искали,
Чтобы остаться у них в гостях?
И гнутся мачты, трещит обшивка,
И волны сплетают круг.
И наши жизни - для тех ошибка,
Кто дал нам свободу рук.

* * *

О. Ивановой

Не чураясь символизма
И обилия метафор,
Добиваюсь симфонизма
И созвучия тонов.
Части речи - в пестрый табор,
Части слова - в тот же табор,
Но контекст моих метафор
Незатейлив и не нов.

О прекрасной даме, скажем,
Я слагал, бывало, оды.
Чудеса - с моим-то стажем
Воспевать прекрасных дам!
Я мечтал взамен свободы -
Светлой радужной свободы -
В плен попасть (в мои-то годы)
И навек остаться там.

А с тех пор прошло немного,
Я ничуть не изменился,
Даже если очень строго
Ты посмотришь на меня.
Так, однажды извинился,
Пару раз не поленился,
Но ни в чём не изменился
И других не поменял.

Я всё так же езжу в гости,
Как всегда, ничем не занят,
По старинке пью из горсти,
Невзирая на черпак.
На себя, конечно, зла нет,
Только кто об этом знает?
Ничего никто не знает
И не хочет, вот ведь как…

Так что пусть живут привольно,
Без моих экспериментов,
Дамы сердца. Мне не больно-
Я останусь при мечтах.
Дико, жутко - сто процентов.
Недалёко - сто процентов.
Близоруко - сто процентов.
Я давно хожу в очках.

Посему, когда с венками
Ты придешь к моей могиле,
Отыщи могильный камень,
Эпитафию прочти:
"Все живут - а я в могиле.
Все любили - всех любили.
А меня не полюбили
За красивые очки…"

Сайт создан в системе uCoz