Поэзия Филина
Sally O'Mara
Разбивается чаша утра
Суматошными криками братьев.
Братья мечутся по полатям,
Братья в хаосе теряются платьев.
Собирают братья секиры,
"Люгера" да винтовки сбирают.
Мать моя, как слеза ламантина,
Вся от темной печали сгорает.
Не рыдает она, не стенает,
Нет уж влаги, и время скончалось.
Мать сидела одна на кровати
И стонала, тихо качаясь.
А сестра, пряча лик свой за косы,
Поднесла кубок винный великий,
И отпил я осенние росы,
Принял яд из руки я любимой.
Как же мне надоели слезы,
И стенанья велеречивы!
Как обрыдли мне эти угрозы,
И посулы медоточивы…
Для причастья пошел я в церковь,
Для причастья и благословенья.
А вернувшись, увидел кровь я
И лицо сестры… Нет прощенья!
А лицо ее в маске из крови,
В волосах, шелковистых, как ветер,
Искривилось гримасою боли…
Боже! Люди ли сделали это!?
Нет прощенья этим паскудам,
Этим грязным блевотинам скверны!
Нет прощенья всем этим людям!
А меня отпоют серны.
* * *
1. Дни и ночи напролет
В темном доме кот живет .
Дом - в долине с быстрой речкой,
Красный бантик над крылечком.
Гость при входе в этот дом
Должен тронуть бант хвостом.
После - мявкнуть три раза,
Щуря рыжие глаза.
А затем желанный гость
Может в дверь стучать когтями,
Может ручку грызть зубами,
Иль махнуть на все ушами,
Но зайти за эту дверь
Гость не сможет. МНЕ поверь!
2. Безусловно, белый кот,
Толстый, будто бегемот,
Весь в шерсти, как истый перс,
Постоянно что-то ест.
Это может быть фундук,
Полосатый бурундук
Иль с конфетами сундук.
И, конечно, белый кот
Обожает бергамот.
Утром, в трубочку забив
И усы чуть опустив,
В патио на травке лежа,
Думает о мягком ложе.
Так, валяясь на спине,
Тыча хвостиком вовне,
Клуб за клубом выпуская,
В доме ждут прихода Мая.
3. Среди балок мха и пыли:
На чердак все путь забыли,
Мыши с крыльями живут
И туда-сюда снуют.
Иногда , спускаясь вниз,
В ряд садятся на карниз.
И, грызя обои в белках,
Мыши ползают по стенкам.
Кот за ними с автогеном
Ползает по тем же стенам...
Прыгают по гобеленам,
Раздирают в пыль портьеры.
Так меняют интерьеры.
А затем , взмахнув крылами,
Перс роскошный, с облаками
Белизной своей тягаясь,
Мышек ловит. Те, метаясь,
Улетают на чердак,
Оставляя весь бардак.
Кот, устав от бранных дел,
На подушку мягку сел.
И, зевнув, махнув усами,
Растянувшись на татами,
Опустил главу мохнату
На уставшу белу лапу.
4. Беспорядок в доме, братцы,
В общем , следует прибраться.
Наболевшее
Буде чудо приключится
И поднимешься ты утром,
Бросив мягкие перины,
Для прочтенья книг подгнивших.
~
Все-равно стоять ты будешь
В длинной очереди с улицы,
Наблюдая тел вращение
По орбитам саттелитовым.
Вкруг людей , забивших двери все,
От порога и до клотика.
И свидетелем придется стать
Битвы старца с девой тумбочки.
И исход ее заранее
Предсказать ты сможешь без труда.
Даже с пальцем, будто желтый сыр,
Даже с ногтем, будто черна ночь,
И с зубами, будто нет их всех,
Не прорвешься вверх по лестнице.
Но пройдет немного времени,
Года три, четыре, более...
И окажешься ты во первом краю,
Да пред девою, что в тумбочке.
~
Тут стояли нимфы горные,
Теребя когтями волосы.
И стояли здесь дубы в цвету
И кривые, в целом, сосенки.
А теперь тебя здесь мучают,
Хоть пусти слезу кипучую,
Не пропустит, Ведьма! Чучело!
Чтоб тебя , врагиня , вспучило!
Критика 'C.
Где искать нам могилу,
Место вечного сна?
Средь густых кипарисов?
Под высокой стеною?
Нет, конечно, под слоем
Тягучего органического вещества (1)
Пусть покоится тело
Рассказчика, стоя!
Пусть из горла его
Вылетают слова,
Не услышим мы, к счастью,
Этого воя!
18 марта 2000 г.
Однажды, выйдя из себя,
Обратно я попасть не смог.
Я долго в дверь стучал , крича,
Но лишь под дождиком промок.
Он тихо шел, чуть-чуть шурша,
И мир покрылся пеленой,
И ныла будто бы душа,
Но так, чуть-чуть и не моя...
Я по холмам гулял весь день,
Туман лежал меж мокрых глыб.
Наткнулся я на старый пень,
К нему осенний лист прилип.
Я видел речки берега,
Их обрамлял сырой песок.
Качались ветви ив тогда,
Нес листья медленный поток.
И птицы с криком в даль летя,
Над речкой протянувши клин,
Бледнели в капельках дождя
Скрывались в сумраке осин.
Увидел остов башни я,
Той старой башни под холмом,
Что раньше крепостью была,
Теперь - укрылась подо мхом.
В ней жили люди, веселясь,
Справляли свадьбы, пили мед,
И так ушли они, смеясь,
Оставив тлен, покой и лед.
На камне стен - зеленый мох,
На толстых балках - тени след.
И будто слышен чей-то вздох...
Но я ушел, он несся вслед.
Шел дождь, неслышно шелестя,
Перебирая сеть дорог,
Пытался я найти себя,
Но, к счастью, может быть, не смог.
Наставление.
Утром вставши, не забудь ты
Взять с собою крепкий шлем,
Ведь куда бы не пополз ты,
Будешь ты всегда при нем!
Это важно знать кротенку,
В жизни делая свой шаг.
Чтобы бедному ребенку
Не попасть, того, впросак.
Ведь везде живут кроты,
Землю все копают.
Ведь везде нужны кроты,
Если кто не знает!
К шлему нужен бы фонарь,
В темноте светить штоб.
Крот не слеп! Так было встарь...
Эй, да посветил хто б!!
* * *
Если, выпив много спрайта,
Отличить не можешь ты
Вельми пестрого Монгайта
От прекрасной Намазги,
И потерянный, забытый,
Средь толпы один стоишь,
Весь нечесаный, небритый,
На витрину все глядишь,
Значит, брось свою лопату
И оставь ты свой раскоп,
И купи побольше спрайту,
За тобою - хоть потоп!
ОДА.
О лопата, оду тебе я пою
И, посмотри, щас я тя воспою.
Ручка нежна и гладка,
В трещинах вся она.
Нос твой железный кругл,
Его завершает угол.
И, если роет землю он,
Держа тебя, я вижу сон:
Как будто ты в моих руках,
Желанна и нежна.
Изгиб навершья на конце
И острота углов,
И ржавый гвоздик на тебе,
Добавят мне оков.
Сольюсь с тобой в экстазе я,
Пройдя весь верхний слой.
Не крикнешь ты, душа моя,
"Постой, о Боже Мой!"
И с молчаливостью твоей,
Сдвигая весь отвал (2),
Клянусь я бородой своей,
Отщеп один достал.
Спасибо! О, Любовь моя!
До завтра, до утра.
Мой путь - в палатку,
Ты пойми, там ждет меня жена…
Как пережить мне эту ночь,
Лопата, без тебя!?
Шиза
- Не вырывай корней деревО, брат мой, крот мой, друг!
Возможно - это пальцы дев,
А ты копаешь тут!
- Какие, к черту, пальцы дев!
Ты чё, совсем того?
Ведь это просто корни древ
И больше - ничего!
- Постой, ну подожди, дружок,
Дай волшебство свершить:
Возьми вот этот вот рожок
И древу дай отпить.
- Совсем собрат мой захворал,
Рог с пивом мне суёт
И просит, пиво чтобы дал
Деревьям! Идиот!
Метаморфозы
Овидий ...почти.
Бабочка весело вертит крылами,
Взбираясь в синюю высь.
Солнце опять встает над горами.
Рада моя , улыбнись!
* * *
И вот , моя ты, наконец!
Благодаренье Богу!
Бросай скорей цветов венец!
Спешим в мои чертоги!
* * *
Как счастлив бывает мой друг, добравшись до бочки с вином,
Так счастлив твой верный супруг, с другою лежа под кустом.
* * *
Серебром покрыт висок, скрючен как сосна,
На печи лежит в тепле старая карга;
Кости лютый хлад грызет, долгая зима.
Очень скоро Срок прейдет... снег покрыл дома.
Филлинокве
Раз продрогший филин
На болоте ночью
Хлюпал громко клювом,
Простудившись очень.
Всяк, прошедший мимо,
Хлюп услышав страшный,
Вдруг пугался сильно
И искал спасенья
В зарослях колючих,
Росших здесь повсюду.
Филин же несчастный,
Весь дрожа от хлада,
Перья прижимая
И стеная горько,
Полз среди морошки,
Клюв приподнимая.
Он искал местечко,
Где бы примоститься
И откинуть лапки
Можно без стесненья
Птице заболевшей.
Но, напрасно клювом
Тыкаяся в кочки,
Место поудобней
Он пытался выбрать.
Не нашел мой филин
Ни куста седого,
Не нашел ни камня,
Даже кочки низкой
Не нашел бедняга.
Силы оставляли,
Перья выпадали,
Крылья истоньшались
И в глазах темнело.
Так пришла бяда.
Филин мой облезлый,
Извергая вскрики,
Брюхом полз, бедняга,
По болотной жиже,
Клювом отгоняя
Верткие тела.
А над ним смеялись,
Поверх пролетая,
И над ним куражились,
Крыльями махая,
Перед ним вертелись,
Зубками сверкая,
Злобные тела.
Над тягучей массой
Облаков кровавых,
Среди мертвой сини
Космоса Большого
На небе висела
Белая луна.
Вниз она бросала
Сумрачные взгляды,
Птицу наблюдая
С бледною усмешкой.
Вниз она смотрела,
Видела она -
Облака-обманки,
И в болотной шири -
Светится вода.
А на пне гнилушки
С бородой грибковой
Хмуро вверх глядели
На жилище ветра:
Смотрит солнце мертвых,
Как играет ветер
С пальцами деревьев
И стучит костями
Листьев облетевших,
И легко уносит,
Малость повертев.
В вихре закружилось,
Танцем увлекаясь,
Тело с шерстью бога,
Тело с пастью твари,
С розовым хвостом.
Дергаясь по кругу
В танце угловатом,
Тварь кричала в полночь
Жуткие слова.
Но никто не слышал
Тайных слов сплетенье -
В пустынь улетали
Темные слова.
Билась тварь, металась,
Листия ломая
И к луне взывая
В танце без конца.
Мелкая мохнатка,
Выскочив из норки,
В страхе подскочила ,
Дергая ушами ,
И, дрожа, упала
В заросли черники,
Шевеля хвостом.
Носик сморщив сильно,
Ушками прикрыла,
И, дрожа ногами,
Вдруг нашла перо.
Ярко-синим было,
Как в скалистой тверди
Под тяжелым камнем
Кобольда бельмо.
Между тем убогий
Филин-горемыка,
Хлюпнув громко клювом,
Когтем нервно дернув,
Ткнулся прямо в тапок,
Что лежал, накренясь,
Среди грязной топи,
Среди кочек скользких,
Мягкий и домашний,
Будто теплый свитер,
Будто Алин шарф.
Розовел тот тапок
Красненьким тампоном,
И, призывно чрево
Отворя свое,
Приглашал согреться
Средь морозной ночи,
Перышки почистить,
Выпрямить крыло...
И решил мой филин,
- Буду петь я песню,
Буду долго петь я
Песню о кончине,
Грустно-одиноко,
Как в лесу кукушка,
Плакать буду я.
Так сказал и храбро
Клюв подняв повыше,
Смело отвернувшись,
Гордо в тапок вполз.
Тапок, дрогнув стелькой,
Сладостно сомкнулся,
Задрожал, глотая,
И поголубел.
Перья, сиротливо
В воздухе летая,
Отпевали птицу,
В путь ее последний
Танцем провожая.
Так погиб мой филин,
Так бесславно кончил
Дни свои в болоте,
Пищей тапку став.
Вот к чему простуда
Привести вас может!
Вот зачем носите
Вокруг шеи шарф!
Обыкновения.
Смелой птицею зовется
Филин черный, филин быстрый.
То, как молния, метнется
К облакам горы скалистой,
То, весь думами исполнен,
Во пещере сидит мглистой.
Бранных подвигов десяток,
Но зато каких великих!
На лету дразнил касаток,
Изводил медведей диких!
А еще подрался с кошкой,
Выдрав хвост ее поганый,
А потом поспал немножко,
Воспоем же подвиг бранный!
Мудрой птицею зовется
Филин черный, филин быстрый.
Он парит над всеми нами,
Наблюдая жизни всплески.
Как бесстрашно за мышами
Мчится он сквозь перелески!
Но скучает он ночами,
Нету в жизни птицы блеска.
Чу! Уж смерть гремит ключами,
Вот такие арабески...
Фрейду посвящается.
На планете на одной
Во печали дикой
Жил-был зверь Хетерохной
И пугал всех рыком.
Раз в погожий зимний день,
Выйдя на охоту,
Встретил он трухлявый пень
Посреди болота.
- Чёй ты, пень, стоишь среди
Комаров, пиявок,
Ты, давай, дружок, иди
Развлеки-ка мавок .
- Не хочу - скрипит в ответ
Старый пень трухлявый.
- Не пойду я к ним вообще,
Больно я корявый.
- Ну ты чё? Они ж давно
Общества искали.
Ты ж гниёшь здесь все равно
Во тоске, печали!
- Не пойду - кряхтит в ответ
Недомерок старый.
- Мне давно уже сто лет,
Не такой я бравый...
- Это ж круто ,ёж лесной!
Знаешь, значит, много,
Будут все бежать в лесу
К твоему порогу.
- Не могу войти я в дом,
Корни не пускают.
Да-й истории о том,
Что усе уж знают...
Разозлился дикий зверь ,
Зарычал сердито:
- Меркой ты своей не мерь!
Не тобой зарыто!
Я в печали родился,
В ней помру, похоже,
Ты меня не раздражай,
А то дам по роже!
Испугался старый пень,
Старый пень трухлявый,
Испарился, будто тень,
Будто тень пропал он.
" Вот, опять..." - подумал зверь,
Пыль с усов сдувая.
"А... На что мне этот пень?
В общем-то, не знаю..."
И, печально прорычав,
Ухами махая,
Мимо мавок проскакав,
В даль убрел, вздыхая.
Лорке
Не входи, помедли.
Песню начинаю
О коне высоком,
Что бежит по волнам
Темным и холодным.
Черной, черной, черной,
Меж ветвей склоненных,
Та вода казалась.
Кто нам скажет, Боже,
Что в воде той было?..
Долго в ночи ветра
Конь летел по водам...
Вдруг мой конь заплакал,
Конь заплакал горько:
Все избиты ноги,
В кровь разбиты ноги.
Лед застыл на гриве,
А в глазах сверкает
Серебро кинжала,
Лунный блеск пугает…
На коне уставшем
Беглецы спасались,
Кровь коня мешая
С кровию своею,
И не замечая,
Как она, стекая,
В сумрак убегает
С быстрою водою.
Конь не повернулся
К берегу сырому
Вспененною мордой;
Жалобно заржал он,
Поглядев на горы
Под туманом тяжким...
И продолжил бег свой.
Но бежать не мог он,
Как бежал он раньше,
Спотыкаться стал он,
Пеною харкая.
И река все глубже,
Камни все острее,
И луна сияет,
Словно солнце в полдень…
Не входи, помедли,
Там, в дали туманной,
Скорбь горы под снегом,
Кровь зари на небе...
Не входи, прошу я.
* * *
Не покинь меня,
Я прошу тебя,
Рада моя, останься со мной!
Я ж без тебя как слепой!
Не доживу без тебя,
Рада моя, до судного дня!
Не уходи без меня,
Ох, не бросай у огня!
Ты посмотри, костер прогорел,
Ощерилась копьями тьма…
Я же Тебе сказать не посмел,
Что Ты у меня одна…
* * *
Иду по дороге, качая зонтом,
И дух мой сейчас воспарит!
Ты посмотри, как солнце горит
На мокрых ростках конопли!
* * *
Видишь дорогу? В осень идет она,
Льется и льется за горизонт,
Словно бы с крыши вода.
Две колеи травы и цветы,
Кузнечик трещит средь полей…
Только уже не услышишь ты
Ни слова, ни фразы о ней.
Ветер срывает шапки цветов,
Разносит их по долам.
Ветер колышет зеленый покров,
Скачет как лань по холмам.
Травы бескрайние стелются по ветру,
Ловко играя с ним:
То пригибаются, то распрямляются,
Тебе же не стать таким.
А на березке в багрянце белом,
Листья дрожат, шелестя.
Скоро укроет березку снегом,
Думает солнце, слепя.
А над бескрайним простором поля,
Неба простор голубой.
Катятся волны небесного моря,
Путник, иди домой!
Тучи смешались там с облаками.
Солнце вступило в борьбу.
Им не до мира, там - меж ветрами,
Им подавай войну.
Видишь дорогу? За горизонт,
В осень идет она,
Взор потупился, non volunt,
В роще поет желна.
Низкое небо, небо бездонное
И травяные просторы под ним.
Путник, вовек не найдешь искомое,
Лучше займись другим.
* * *
Dans l'orage qui gronde
Nous voulons lutter pour le bonheur!(3)
Битвы был день тяжел,
За что я сражался, скажи?
И каждый калека шел,
Чтоб искупаться в крови!
Я принял сторону правых!
Не видя, разил штыком,
И вот среди тряпок алых
Лежит она под кустом.
Я видел безумство капрала,
Он руки себе рубил:
Его мать перед ним лежала,
В платке, что он ей купил.
О, небо! Не знаю, что сделаю,
Мне бы жертвенный нож!
Видишь, кто-то на белое
Выплеснул черную ложь!
Плакали кровью скалы,
Вечера тьма ползла.
Пурпурно светились каналы
И ночь накрывала дома.
Видишь? Закат твой истовый
Стены огнем запалил?
Мы уходили, истинно,
В пламени павших светил!
Divus dictum
Зачем отягощаешь землю ты
Своим тщедушным телом?
Зачем зовешь меня в час тьмы,
Вино хлеща меж делом?
Тебе и так неплохо ведь
В твоей просторной келье.
Зачем зовешь меня, ответь,
В тяжелый час похмелья?
Когда на улице весна
И все живое пляшет,
Поет в ветвях одна желна,
И дед руками машет.
Когда прекрасная селянка
Идет по улице, сияя,
Влюбленному нужна стремянка,
А птицы, радостно икая,
Зигзагами летают в небе,
Где солнце, весело светясь,
Свершает путь свой ежедневный,
Ты не зовешь меня. А зря.
Теперь, дружочек незабвенный,
Уж не дождешься ты меня!
Сезон дождей.
И целый день дождь,
И лампочки свет на столе.
В руках почему-то дрожь -
И буквы дрожат на листе.
И за окном вода
Падает с неба весь день.
Но нет у меня зонта,
А то бы укрыл свою тень.
Зелень листвы в слезах,
Мокрый асфальт течет…
Что-то не то сказал,
Но это уже не в счет.
Мокнут под долгим дождем
Уютные, в общем, дома,
И их жильцам нипочем
Вся эта кутерьма…
Но вот стоит старый дом
С прогнившим сырым потолком,
С разбитым оконным стеклом,
Он мокнет под тем же дождем…
И целый день каплет дождь,
Стучит и стучит по стеклу.
И капли смывают ложь,
И обнажают мольбу.
Ворчание мокрых псов
В небесном чертоге слышно,
Сверкание их клыков.
А нам не все ли равно?
И прошивают жизнь
Длинные струи дождя.
И пришивают жизнь
К изнанке серого дня.
Мокрый идет день,
Близится он к концу.
И мокнет одна тень,
И пусто ему, слепцу.
Не кончится вечный дождь,
Но это лишь полбеды:
Будут хлестать весь день
Струи холодной воды.
И даришь кому-то жизнь,
Легко отнимая её.
Зачем ты идешь, дождь?
Не знает ослик Иё!
* * *
Посвящается всем тем, кто имеет хоть какое-то отношение к лопате.
В особенности же, удостоенным великой чести вгрызаться в
твердо-каменистый земной покров при 40` выше нуля.
Солнце вечно стоит в зените,
Синее небо - словно хрусталь,
И бесконечные дюны из мелких алмазов
Уходят куда-то в даль.
Нет ни ветра, ни бурь,
И звуки вязнут в мареве длинного дня,
И долго ты будешь ползти по камням,
Чтобы найти меня…
Там - горизонт, багровая полоса,
И черные тучи висят,
Будто над миром коса.
Алмазная пыль лежит на плаще
И въелась в кожу она.
И не отмоет вода меня,
Как бы чиста не была.
И хочется что-то сказать,
Но кто здесь услышит меня??
Krimskoe 2000
Побережье
Заснеженный полог гор,
Укрытый завесой тумана.
И пик, словно острый топор,
Вспорол синеву океана.
Молочное облако вдаль
Щупальца растянуло.
И патокой, словно в хрусталь,
Отроги гор затянуло.
Город, сияющий крышами,
К морю спускает стены.
И шелест волн, еле слышимый,
С белыми клочьями пены.
Улицы старого города
В горы бегут, взбираются,
То, что мне было дорого,
Со мной уже не останется.
Серые стены домов
Укрывает белый туман.
И в вязком дурмане снов
Не сыщешь уже кабестан.
Камень глотая за камнем,
Съедает людей и мосты,
Молочно-вязкий и влажный
Туман поглощает мечты.
Ползет неспешно по небу,
Мягко ступая в такт,
Белое облако, белое,
Накрывает саваном тракт.
Выйдешь из дома, может быть,
К морю пойдешь неспеша,
Встанешь у ствола, что в ложе вбит,
Застонет в тоске душа.
Черным сверкает матово
Темное жерло ствола…
Только маяк - от него светло,
Тумана рвет полотно…
Я же уйду скорее
В тумана горное дно,
Там, вроде бы, всё честнее,
И кажется, что светло.
Аджимушкай.
Написано в жарком и душном поезде на форзаце одной книжки.
Обстановка усугублялась еще тем, что ваш покорный слуга
очччень хотел куушааать…(4.09.00)
Серый, холодный, седой -
Камень у ног моих,
Соленым его зовут
И шум его сердца стих:
Камень всегда живой
В первую тысячу лет,
Затем зарастает травой -
И вот, больше камня нет.
Камень живет, скорбя
Об участи о своей,
И в стылый хлад декабря
Умирает средь серых полей.
Вереск на тех полях,
Тяжелый туман повис,
И бьется в висок страх,
И сбегает тропинка вниз.
Мертвый камень стоит
Долго под ветром лун.
И кость его не дрожит,
Коль даже проскачет табун.
Но умерший камень стыл
И летом иней на нем,
И липкий туман застыл,
Взяв его в окоем.
И если камень живой,
Ночью храня тепло,
Спасет, обняв как рукой,
То скоро и он уйдет,
И станет одним из тех,
Которых полно сейчас,
И мох на них точно мех,
И пламень жизни угас…
Otvet
Смейся , безумец, обнажай шпагу
И кричи победное "Ура!"
Больше твой враг не сделает ни шагу -
Кровь заливает соболя…
(Какой-то российский поэт)
Много веков бродил по земле ты,
Будешь ходить по ней и впредь.
И каждый раз с собой приносил ты
В плаще завернутую смерть.
И мудрецы пред тобою склонялись,
Из рассеченных тел била кровь.
Связь чистых слов тобой рассекалась
И все начиналось вновь.
Serenade
На темных улицах рассвет
И дождь деревья освежил,
На ставнях, видишь, мокрый след,
И я как будто бы не пил…
Был темен дом, был весь в тени,
Но солнца луч коснулся стен,
И образ твой, о свет Энни,
Меня вобрал в свой сладкий плен!
На темных улицах рассвет,
Он там давно уже - смотри.
И на асфальт оконный свет
Ложится… Ну-ка, отопри!
Прелестен вид твоих волос,
Их мало - в этом вся беда!
Будь твой чуть-чуть поменьше нос,
Я б не пленился никогда.
Как робок луч на камне стен,
Как он весел и боязлив.
В окне кричит какой-то Stean…
О, как же вопль его тосклив!
На темных улицах рассвет,
Сирень стоит в цвету,
Терпеть уж больше мочи нет!
Щас у крыльца умру!
Зачем бродил я досветла
По городу, где капал дождь?
Ах, до безумства довела
Меня свет Энни в эту ночь.
Погибну я, не выйдешь коль.
Умру, под фонарем сидя,
Услышь мою, о Энни, боль!
О, покажись, меня щадя.
На темных улицах рассвет,
И дождь мне ноги промочил.
На ставнях, видишь, мокрый след…
Его не дождь оставил…
OtVeto…
Корабль... поднял все паруса и пытался уйти от берега, но непреклонный ветер гнал его на скалы.. черным, как человеческое сердце, стало небо... корабль бросил все якоря, вцепился ими в дно, чтоб удержаться, чтоб не столкнуло на рифы. Ветер… со свистом налетал со всех сторон, трепал и рвал в клочья паруса. Молнии, огненные стрелы, вонзались в море, грохот грома сотрясал воздух, но даже он не мог заглушить стенаний, что неслись оттуда, из ковчега смерти. Громады волн штурмовали корабль, и… затрещали борта, и вода победно хлынула через брешь…вспенилась, закипела, обрушилась на палубу. Пушечный залп - сигнал беды, тонет корабль... медленно и величаво... тонет... тонет... тонет...
(Лотреамон, "Песни Мальдорора", II, 13)
Яростный смерч бьет хлыстом
В рассеченный скалами водоворот.
Спасения, Господи! А что будет потом?
Смотря, Господи, кто доживет…
"Otveto", what's the fucking bullshit, "Otveto"?
Видишь, корабль из последних сил,
Все паруса потеряв во сне,
Все якоря, что есть, опустил?
Ищет щелочку хоть на дне.
"Otveto", what's the fucking bullshit, "Otveto"?
Ветер грот расщепил легко,
Море в борт вцепилось, рыча.
Господи! Как же дом далеко!
Люди метались по барку, крича…
"Otveto", what's the fucking bullshit, "Otveto"?
Видишь, скалы черней могил
Берег ощерил для корабля?
И кто-то деревню уже запалил,
Руки воздев к вихрю огня?
"Otveto", what's the fucking bullshit, "Otveto"?
Там наверху - смазанный силуэт.
Волосы черные ветер треплет,
Сиянье темное - адский свет,
Он, мой дружок, никогда не меркнет…
"Otveto", what's the fucking bullshit, "Otveto"?
Пламени пляска на скалах твоих
И силуэты тьмы впереди,
Молча, лишь факел в руках трещит,
Дара ждем твоего, Господи!
Монолог тени
Отсвет огня на черной скале
И дождь, поглощающий мир.
Запах моря и соль на губах,
Корабль на скалах - пир!
Сидящим в тепле меня не понять,
Им все дается легко.
А терпящим бедствие следует знать -
До берега плыть далеко.
О да, песок и галька лежат
Под черным форштевнем скал,
И блики звезд на волнах дрожат,
Но в бухте - ножей оскал.
Плывите сюда, на факела свет,
В тщетной надежде спастись.
Вам невдомек, что спасения нет,
Крестись ты иль не крестись.
* * *
Для кого проходит день?
Снег идет и тает тень
В белом вихре на углу.
На углу под ясным кленом,
Деревом, почти влюбленным…
Вот проходит воскресенье,
В голову ползет Есенин.
Пусто. Никого вокруг,
Птицы лишь летят на юг.
Нити белые вокруг,
Нити белые и только.
Это кто-то так, легонько,
Шьет невидимой иголкой,
Пришивая звезды к елкам
И тропинку к небесам.
Ave Domine.
Жил да был один мудрец и создал его Tворец.
Но мудрец наш старый, мудрый, не любил об этом думать:
Говорил он, что его зародили мать с отцом,
И творец здесь не причем!
Рассердился наш творец
И решил он проучить ту зарвавшуюся личность,
Что зовется здесь - мудрец.
Рано утром, после пьянки, встав в смятении душевном
И открыв с трудом свой глаз, не увидел той бутыли,
Чье божественное тело вчера лапал он не раз.
И в немыслимом волненьи, на ходу сшибая стул,
Устремил мудрец примерный тело в простыне во двор.
Он надеялся, наверно, что его спасет вода…
Так и было бы, коль верно он бы выбрал направленье,
Но, увы, беда, беда…
Наш божественный мудрец , вылетев из окон дома,
Плавно простыней махал
И недолгий путь свой горний
Громким криком оглашал.
И вознесся наш мудрец в окруженьи тел небесных
На гору, где жил творец.
Грозными очами глядя, хмуря брови, ОН сидел.
В ожиданьи извинений, мудрых , ясных откровений
Он сидел под опахалом в одеяньи ярко-алом.
С похмела не видя смысла в долгом интеллектуальном споре,
Наш мудрец, творцу на горе, ангела облапил враз!
Ангелу приятно стало, крыльями затрепетал он:
О, Божественный экстаз!
- Что за дьявол!!! - Вскрикнул, гневно багровея, мой творец.
И воздвигнулся он с трона,
В морду мудрецу седому
Двинув кулаком.
И очнулся на земле он, мутным взором двор обвел
И, хлебнув глоточек пойла, в медитацию ушел.
"Славься, Господи, спасибо, что ты есть такой у нас,
Только, Господи, пожалуйста, ты не бей уж больше в глаз…"
* * *
Маленький лист на ветке -
Бурый, сухой и дрожащий,
С ветром холодным спорит.
Замерзший путник в дороге
Слышит стон ветра кричащий,
Чувствует запах горя.
Прекрасный лик на воде
Бледные волны скрывают,
Волны серого моря.
Тщетно торопится путник,
Покровы деревьев срывая.
Тщетно упорствует листик,
Дрожь неумело скрывая.
Khan
Cпасибо Николаю Рериху.
Ты послушай меня, добрый молодец,
Посиди - отдохни, красна девица.
Рассказать тебе я хочу о том,
Как наш хан-то стал Ханом всей земли.
Расскажу тебе о Чингизе я.
Ох, давно ли то было, не помню я,
Но гремит с тех пор от копыт земля.
От копыт табунов-то бесчисленных,
Как там-там гудит степь великая.
Жил в Орде хан-правитель давным-давно,
Было жен у него неисчислимо,
И любимых было достаточно,
И противных ему тож хватало там.
Родился как-то сын нелюбимой жены,
Нелюбимой жестоко за дерзость ее,
И послал хан великий в Улус-керим
Сына, в глушь да в дальнюю вотчину.
Возмужал, да вырос хан Чингиз-сынок,
Да собрал под крыло свое всех, кого только смог.
Нелюбимых других он собрал к себе
и жить - поживать стал он весело.
И оружье брал, и невольниц брал,
И кумыса брал, сколько в силах был,
И набег чинил ради женских тел,
И любил везде - всех, кого хотел.
На охоту шел, но не лук он брал,
Не копье, не меч, да не крепкий щит.
Брал аркана вервь да лихих парней,
И в степи родной он ловил людей.
Дай один-то раз перепил Чингиз
И побился он на живот на жизнь,
Клятву страшну дал, дай с людей своих
Клятву ту же взял.
А питье - крепко, не вода свята,
Дай не сок плодов пил наш светлый хан.
Но с тех пор в богах ходит мудрый хан,
Дай и все вокруг повторяют тож.
Взял он стрел колчан, взял он крепкий лук.
Дай коней он взял быстро-крепких всех,
Да и вышел в степь, ох, Чингиз свят-хан,
Дай направил путь к табунам своим.
Долго ль шел мой хан, не скажу сейчас,
Только день прошел, пока ехал он.
Подъезжает хан к табунам своим,
Да пускает хан стрелку прямо в глаз,
Прямо в глаз коня, что быстрее всех…
Словно ветер, конь по степи бежал,
А теперь тот конь на траве лежал.
А ведь конь для воина, словно добрый меч,
Будто крепкий щит - то хороший конь,
И дороже он золотой горы,
И жемчужин он драгоценней был.
Не смогли одни, дай, пустить стрелу,
Ох, пустить в полет, да каленую…
И теперь уж нет их среди живых!
Поле все вокруг вороньем кишит,
Вкруг шатров же хан вбил колов ряды,
На колах тех, брат, мне ты в том поверь,
На концах колов, видишь, головы!
Опять в степь пошел добрый хан Чингиз,
Взяв жену свою, в степь пошел мой хан.
И отъехал он далеко в закат,
И смотрел мой хан на багровый лик.
Неотрывно хан на закат глядел.
И жена его, позади держась, на Чингиза-то,
Дай на солнца лик взглядом зыркала.
Взял мой хан стрелу, что свистит, летя,
И пустил стрелу дай в свою жену.
И вошла стрела прямо в леву грудь,
Дай прошла насквозь, вверх ушла свистя.
Далеко не все стрел коснулись враз,
Ной гремел над степью хриплый ханский глас.
И пустили они стрелы в жен своих.
В ночь пустили-то светлы души их.
И слетели главы непокорных друзей,
И остались они на потребу ветрам,
Да остались они, дай в родной степи.
Липкий страх пополз промеж свиты всей,
Потерял Чингиз многих враз друзей.
Но клялись они на крови отцов,
Но клялись они на крови своей,
Преступить слова не могли свои.
Вот какой Чингиз был премудрый хан.
И прошло ужо аж осьмнадцать лет,
И пошел Чингиз к табунам отца.
Дай пошел Чингиз не на утро в даль,
Да пошел мой хан на закат по/в степь
И пустил стрелу, что быстра как мысль,
В глаз коню отца, что стоял пред ним.
Туча стрел за ним влет прошла коня,
И упал тот конь на траву сыру,
И под древком стрел не видать его,
Так испытан был первый верный полк,
Имя - тьма ему.
И пошел мой хан в дом отца свого,
Дай пришел туда не с утра, поди,
Не как добрый сын он пришел к отцу,
Дай пришел к отцу в полнолунный час,
Саблю вынул-то да из ножен он,
На луне блестит сабля вострая,
Точно звездный свет дай в руке его.
И взмахнул лучем и посвистнул он,
И пошел свет звезд кровью капати.
Стал мой хан Чингиз над Ордою хан.
Над Большой Ордой ханом стал Чингиз!
И пошел войной на соседний дом:
Не хотели те под Чингизом быть,
Полонил он жен, а мужей убил,
Вот какой мой хан милосердный был!
Положил закон - головы рубить,
Если кто предаст и к врагам уйдет,
Положил закон - кто хулу сказал,
Без главы домой возвернется он,
Положил мой хан и такой закон:
Кто убьет купца, станет мертвый сам.
Вот такой Чингиз был премудрый хан!
Три десятка земель под себя подмял,
Три десятка князей в ад мой хан послал.
Покорил весь мир, под ярмо загнал.
И на бога хан руку поднимал,
Но смеялся бог, и сквозь смех проклял.
Славься, мудрый хан, блазнем (4) тронутый.
Славься, добрый хан, богом проклятый!
* * *
Ах! Как часто мысль девицы,
Дума девушки убогой,
Боязливо полем ходит,
Пробирается лесочком.
Нет чтоб честно и открыто,
Как обычно поступают
Люди все без исключенья,
Смело вырваться чрез зубы,
В быстру речь облечься смело!
Нет, мысля моей девицы,
Извиваясь-изгибаясь,
Забирается, к несчастью,
В самый темный и замшелый,
В самый дальний угол леса.
Ходит мысль та по болотам,
В топи мрачные спускаясь.
Бродит мысль среди деревьев,
Пауков больших пугаясь…
Если б высказать смогла ты,
О, девица в красном платье,
Все, надумать что успела,
Если б слов тебе хватило,
Хоть не в силах их связати…
Все б иначе, может, было.
Ну а щас, простите, нате!
Касик Торонага.
Расскажу я, братья (5), вам о случье диком,
Что случился как-то в том краю далеком,
Где плетется песня северного ветра.
В том краю случилось, где живут не тужат
и поэтам служат пышным телом белым,
телом необъятным, разные красотки.
Ты поверь мне, братец, этот край далекий
не найдешь на карте, не отыщешь, верь мне, и не посетишь.
Было утро хладно, тучей было много -
По небу летели, обгоняя ветер.
И играли тучи, с ветром быстрым споря,
Весело свиваясь в сложные узлы.
Некоторым, впрочем, не хотелось виться:
Ддухам моря умным не хотелось биться
В купол неба синий ветреным лицом.
Солнце дремыхало за скалистым пиком,
Тени от деревьев накрывали траву,
Сильно испугавшись,
Разные зверушки бегали, икая,
Вдоль стеблей зеленых, жвалами щелкая.
Речка, холм, деревья. Что-то вроде рощи,
Вдалеке деревьев, кажется, побольше.
Там опушка леса вся во мху зеленом.
Дерева замшелы, то береза с кленом,
Ветви распускают и грибы с листами,
Что на шляпках лежа, жмуряся, моргают,
Обступают кругом пеструю поляну.
Множество некрупных, зеленью покрытых
Холмиков прелестных взгляд ласкают праздный.
А еще здесь много птиц в полете быстрых,
Что летают споро меж столбовых хижин.
Милый край приятный взору здесь приятен,
Травки вид опрятный, запах ветра пряный.
Только, верь мне, братец,
Зависть, точно клещи, мне сжимает горло.
Руки крутит зависть, ноги мне ломает:
Жить бы мне здесь вечно, средь лугов и солнца…
Ветра запах мокрый по утрам будил бы,
Вкруг ноздрей свиваясь нитью пряди тонкой…
Только огорченье ждет меня, беднягу,
За грехи расплата, что творил когда-то.
Не ощутишь запах золота и мира,
Где я жил недавно, не обнимешь деву,
Губы чьи подобны красному кораллу,
Что в морских глубинах жил не нашей жизнью,
Не по-человечьи проживал он время,
Что для проживанья дадено ему.
Вот какой кошмар, брат,
Ждет тебя за гранью…
Но ужасно вот что: ведь не отхлебнешь ты
Пряных подношений! Пивом, элем, медом,
Чем бы не являлись,
В чё бы не вливались, подношения те.
Ты поверь мне, братец,
Очень трудно пеплу, серому с костями ,
В урне лежа красной с шнуровым налепом,
С крышкою из глины, да еще с рельефом,
Обнимать красавиц, наслаждаясь ветром,
Что играет мягко с листьями рябины ,
Ну а где низины - ветер треплет иву,
А в песках на склоне - можжевельник синий.
И в такую пору, нет сидеть чтоб дома,
Касик Торонага (6) вышел из вигвама.
Посмотрел окрест он, почесал под мышкой,
И промолвил мудро, внутрь вигвама глядя,
К сыну обращаясь, отпрыску свому:
- Ты бы, сын мой Хаэм (7),
Проглотивший Фугу, встал бы, взяв оружье,
Шкуры бы откинул , выйдя из вигвама,
Вышел бы из типи (8), что нам домом служит,
И, обряды справив, те, что для охоты
Боги подсказали, победил бы зверя,
Выловил бы рыбу или подстрелил бы
Птицу, что летает в небе сине-дальнем,
Выше что деревьев жизнь свою проводит,
С мошками играя.
Мы бы пищу съели в тот же самый вечер,
Потому что боги
Сытым видеть должны касика чейенов (9),
Твоего отца.
- Нет уж… - молвил Хаэм, на березу глядя.
Думал про себя он, что береза, видно,
Здесь растет давно уж, и, наверно, сложно
Бедной древесине здесь расти, наверно…
Видит касик, сыне че-то замолчал вдруг.
Хлопнул сильно папа сыночку меж глазов,
И очнулся Хаэм, наш герой могучий.
- …Хоть отец и вождь мне
Касик Торонага,
Не пойду бить зверя,
Не пойду за рыбой,
И стрелять по птицам
Из тугого лука,
Хоть отправь ты душу
К предкам драгоценным,
В век не буду я!
Касик возмутился, огорчившись сильно,
Сына с укоризной упрекает в лени,
В трусости беднягу упрекает касик.
- Не ленив я, вождь мой,
Касик Торонага! -
С жаром вякнул Хаэм, поднимаясь быстро,
- Просто знаю правду
Я о звере страшном,
Что мешает людям
Выходить на пашни.
Зверь ужасный этот
Чуть быстрее ветра,
Чуть проворней света
И ужасно грозен!
Коготь его остер,
Зуб его как бритва,
Вид его вселяет
Страх в сердца героев.
И коварен хищник,
И хитер ужасно,
Кровожаден очень,
И, поверь мне, папа,
Зверь предикий этот -
Смелости великой.
Так что не смогу я,
Вождь мой Торонага ,
В лес пойти за дичью
Для веселой пищи,
Не смогу пойти я
К речке быстротечной
Для поимки рыбы,
Чтобы съесть могли мы
Дар богов вертлявый,
Потому что, папа,
Я ведь твой наследник!
Но не знал мой Хаэм, к папе обращаясь,
Что не прав он сильно, зверя-то пугаясь!
Не скажу вам точно, в чем здесь было дело,
Это ведь начало повести ужасной
О великом войне, что зовется Хаэм.
Но открою тайну, что сжимая сердце,
Внутренности гложет и стремиться выйти
На обзор всем смертным!
Так узнайте все, что накипело,
Так включитесь , братья, в круги посвященных!
Дело было утром, может быть, на пасху,
Может, не на пасху, но какой-то праздник
Был, уж это точно ! В городе великом,
Что зовется Градом, жили братья шэньи,
Или, может, женьи, в общем-то не важно,
И у братьев было множество растений .
Братья разводили разную петрушку,
И укроп душистый, и жасмин с корицей,
С перцем кориандр, а еще росли здесь,
Листия чудесны с запахом престранным.
Описать тот запах невозможно, братья,
Его нужно нюхать , чтобы описать, Yeah!
Было бы прекрасно житие тех братьев,
Но случилось так, что в стране той, где жили
Братья без утайки , листья те чудесны
Взращивать законом было под запретом!
И завистник злобный, что соседом звался,
Злобой распираем, черным чувством гложем,
Заложил тех братьев, думая, что это
Выправит финансы, что плачевны были.
Все вот так, дуплетом. И бежали братья
В страны, где крылаты и пернаты птицы.
И кружат кругами над скалистым пиком.
И разводят братья среди скал петрушку,
И укроп с редиской , перец с кориандром,
И, конечно, травку, с листьями большими,
Что прелестны видом и зелены цветом...
Что было дальше - никому не известно. (Прим. Песчаного Лиса)